Основа курника — слоёное тесто, на которое рядами укладываются рис, курица, грибы, зелень, яйца. Все это прокладывается, в свою очередь, блинчиками. Эдакий торт — но не сладкий. Но вкусный. Пирог, но с блинами.
А ещё были разные салатики, сырники, творожок, зернистая икра в приличной хрустальной плошке. Гораздо лучше прошёл второй обед, чем первый. Брежнев пошёл после благодарить поваров. Пётр сдуру увязался — любопытство, будь оно неладно. Генсек поблагодарил двух мужчин и одну женщину, и, по русскому обычаю, троекратно поцеловал каждого. Зачем пошёл? Неприятно смотреть.
— Озвучивай, — опять сидели в кабинете.
Чай поставил зацелованный молодой человек — снова в стаканах с подстаканниками. Блин, нужно сегодня же кружки отправить Ильичу, напомнил себе Пётр.
— Леонид Ильич, я тут два раза уже с одним интересным человеком поговорил. Мальцев Терентий Семёнович.
— Был у него в гостях. С Никиткой. Тогда по кукурузе с ним сцепились, даже в газете его Хрущ травил. А прав-то оказался как раз Мальцев, — Брежнев встал, подошёл к шкафу, вытащил спортивную курточку адидасовскую, снял свитер и в неё залез, — Жарко. И что Терентий?
— Случай один рассказал, кроме всего прочего. Я его для себя назвал — «Мальцевский крест». Работал он после войны полеводом в родном селе. Весной из обкома пришла телеграмма: «Начать сев 10 мая». Соседи исполнили приказ, а Мальцев — нет. Явился разгневанный товарищ: «Почему не сеете?». Полевод ответил: «Рано, земля холодная». Заставили сеять. Весна выдалась затяжная, стылая, в рост пошёл овсюг, а не пшеница. Видя такое бедствие, он взял конную дисковую борону и сделал на поле чёрный крест. Засеял снова. На всем поле был один овсюг, а там, где Мальцев пересеял, пшеничка стояла по грудь. — Вот, а теперь снова молчать, холерик Брежнев всё сам дальше скажет.
— А ты что, думаешь, я не знаю, что дураков хватает? Знаю! — потянулся за сигаретой. Не взял, но и воск не взял. Скрестил руки на груди и даже ноги, вытянутые к огню. Закрылся. Пусть посидит.
Пётр встал, снова открыл свой многострадальный портфель и вытащил из него баночки с пчелиными лекарствами. Поставил на стол.
— Озвучивай, — но не раскрылся, ноги вытянул, а руки оставил скрещёнными.
— Из песни слов не выкинешь, а из этой можно целыми предложениями…
— Да, говори уже. Писатель, — и к воску потянулся. Пора.
Пётр пересказал разговор с Мальцевым почти дословно, нажимая на отстранение партийных руководителей от командования колхозами и совхозами. Брежнев не перебивал. Хмыкал иногда. Тишков закончил, а Ильич всё жевал воск и смотрел в огонь.