И вот снова зазвучали рождественские напевы, которые он уже слышал раньше. Сначала он слушал так же равнодушно, как тогда на кладбище; но мелодия все звучала, тихая, нежная, задумчивая, она плыла в ночном воздухе, и вскоре Ученый поднялся и простер к ней руки, точно это приближался друг, кто-то, кого он мог, наконец, обнять, не причинив ему зла. Лицо его стало не таким напряженным и недоумевающим; легкая дрожь прошла по телу; и вот слезы выступили у него на глазах, он низко опустил голову и закрыл лицо руками.
Память о скорби, обидах и страданиях не возвратилась к нему; он знал, что ее уже не вернуть; ни секунды он не верил и не надеялся, что она вновь оживет. Но что-то беззвучно затрепетало в глубине его существа, и теперь он снова мог взволноваться тем, что таила в себе далекая музыка. Пусть она лишь скорбно говорила ему о том, какое бесценное сокровище он утратил,— и за это он горячо возблагодарил небеса.
Последняя нота замерла в воздухе, и Редлоу поднял голову, прислушиваясь к еле уловимым отзвукам. Напротив него, так близко, что их разделяло только скорчившееся на полу тело спящего мальчика, стоял Призрак, недвижный и безмолвный, и смотрел на него в упор.
Как и прежде, он был унесен, но не столь беспощадно грозен и суров — так показалось Ученому, и робкая надежда пробудилась в нем, когда он, дрожа, смотрел в лицо Духа. На этот раз Дух явился не один, призрачная рука его держала другую руку.
И чью же? Кто стоял рядом с Призраком, была ли то сама Милли, или только ее тень и подобие? Как всегда, она тихо склонила голову и, казалось, с жалостью смотрела на спящего ребенка. Сияние озаряло ее лицо, но Призрак, стоя с нею рядом, оставался по-прежнему темным, лишенным красок.
— Дух! — сказал Ученый, вновь охваченный тревогой.— Никогда я не упорствовал и не был самонадеян, если это касалось ее. Только не приводи ее сюда! Пощади!
— Это всего лишь тень,— ответило Видение.— При первом свете утра отыщи ту, чей образ сейчас пред тобою.
— Неужели рок бесповоротно осудил меня на это? — вскрикнул Ученый.
— Да,— подтвердило Видение.
— Погубить ее спокойствие и доброту? Сделать ее такою же, как я сам? Как те, другие?
— Я сказал: отыщи ее,— возразил Призрак.— Больше я ничего не говорил.
— Но ответь,— воскликнул Редлоу, цепляясь за надежду, которая словно бы скрывалась в этих словах,— могу ли я исправить то зло, что я причинил?
— Нет,— ответил Дух.
— Я не прошу исцеления для себя,— сказал Редлоу.— От чего я отказался — я отказался по своей воле, и моя утрата только справедлива. Но для тех, кого я наделил роковым даром; кто никогда его не искал; на кого нежданно-негаданно обрушилось проклятие, о котором они и не подозревали, и не в их власти было его избегнуть,— неужели же я не могу ничего сделать для этих несчастных?