Может, Сальбертранский лес был скверным лесом, неприветливым, сумрачным и недружелюбным, однако здесь не было многих вещей, которые порядком раздражали его в палаццо. И уже одно это заставляло Гримберта ощущать душевное ликование.
Свободен. Впервые свободен, точно птица, вырвавшаяся наконец из опостылевшей клетки и только пробовавшая размять свои крылья, сама еще толком не сознающая их силы. Рядом нет даже Магнебода, который при всяком удобном случае норовит отпустить ядовитое замечание о навыках своего ученика, попенять за нерационально проложенный курс или мимоходом оскорбить в лучших чувствах.
Конечно, ему и прежде приходилось покидать Турин. Двенадцать лет — не тот возраст, когда нужна дюжина нянек, отец никогда не окружал его чрезмерной заботой. Не раз и не два они с Аривальдом забирались в настоящую глушь, вдвоем, без слуг и оруженосцев, чтобы хорошенько выложиться, меся грязь или преследуя только им ведомую цель. Но то все были детские выходки, не более того.
Может, потому воздух сегодня казался ему таким пьянящим и сладким, точно изысканное вино из подвалов маркграфа. Сегодня ему предстояло совершить нечто особенное. Нечто, что навсегда оставит в прошлом сопливого отрока в ржавом архаичном доспехе, явив ему на смену юного рыцаря. И не заметить этого ни отец, ни Магнебод уже не смогут.
Гримберт заставил себя сосредоточиться на показаниях визора, чертя пунктиром курс.
Но сперва олень. Сперва он добудет проклятого оленя.
***
«Убийца» монотонно ковылял по колено в снежной каше, иногда снося бронированным плечом низко нависающие ветви и выворачивая лапами рассохшиеся столетние пни. Гримберт с удовольствием доверил бы дело автопилоту, ограничившись одной лишь навигацией, но не мог этого сделать — Сальбертранский лес точно нарочно приберегал для него всевозможные козни, ожидая, когда рыцарь расслабится. Притрушивал снегом глубокие ямы-промоины. Выставлял на пути непроходимые баррикады из бурелома. Преграждал дорогу опасно накренившимися великанами-дубами.
Однако «Убийца» преодолевал все эти преграды, хоть и со старческим ворчанием. Надежный и выносливый механизм, он покорно выполнял волю хозяина, не считаясь с неудобствами, не жалуясь и не прося снисхождения. Не потому, что выполнял взятый на себя обет или пытался что-то доказать окружающему миру. Просто потому, что был для этого создан.
Три года, подумал Гримберт. Уже три года я привязан к этой неповоротливой древней коряге. Уму непостижимо. А ведь когда-то малодушно думал, что не справлюсь. Вернусь к отцу с опущенной головой и попрошу доспех — любой доспех, кроме этого душегуба. И каждый раз оказывалось, что мой запас сил на волос больше, чем те пытки, на которые он меня обрекал.