, — проговорила я медленно. Поцелуй меня. Обними меня. Люби меня.
Пока Миа, запинаясь, повторяла за мной, я вспоминала, как впервые встретила Саймона. Мелоди тогда было десять. Мы отправились в Музей искусств Лос-Анджелеса, и Мелоди кружила вокруг инсталляции из фонарей у входа. Саймон стоял неподалеку. Казалось, он не решался завести разговор, но в конце концов подошел ко мне.
— Это ваша дочь? — спросил он.
— Да.
Он ослепительно улыбнулся. Эта улыбка внушала доверие.
— Она вырастет настоящей красавицей. — Он перевел взгляд на меня. — Вся в маму.
Не самая изящная фраза для знакомства, но он казался искренним. Как будто мы находились на пороге чудесной истории любви.
Саймон, одинокий мужчина в поисках счастья.
Первая из множества его масок.
Я вспоминаю лепестки роз на подушке и французские конфеты.
Одна большая ложь.
Как дом, который срочно красят перед продажей.
И когда Миа спросила, какое выражение лучше всего описывает влюбленность, единственное, что мне пришло на ум, это —
Fais attention.
Берегись.
В полдень мы с Авой встретились в ресторане Little Next Door в западном Голливуде. Ава, уроженка Нью-Йорка, относится к Лос-Анджелесу свысока. Она называет город «пустым» и «безмозглым». И настолько безликим, что однажды она запустила шуточную петицию за то, чтобы Лос-Анджелеса лишили индекса.
По понедельникам мы обедаем вместе и большую часть времени, по словам Авы, рассуждаем, как ветераны «войны полов». Мы обе получили раны, но в разных сражениях. Ее развод был долгим и очень тяжелым, хотя она и заявляет, что вышла из него победительницей. «Мне достался уголь, а ему пустая шахта» — так она любит повторять. Ава даже заказала себе такую наклейку на свою шикарную новенькую «Ауди».
Она не раз повторяла, что ей так и не удалось встретить «любовь всей своей жизни». Она думает, что для меня таким человеком был Макс — и это действительно так. Он был добрым, любящим, терпеливым и понимающим. Воплощение всех достоинств — это стало особенно заметным в тот год, когда он заболел. Мелоди тогда было всего пять лет, и когда она навещала Макса, его боль и тоска отступали. Несмотря на осознание скорого ухода из жизни, он был благодарен за все, что у него было.
Как и я.
Длительное лечение не давало результатов, он медленно угасал.
Впоследствии я размышляла, с каким достоинством он умирал. Он нисколько не ожесточился. Под конец у него еще оставались силы прошептать медсестре в больнице: «Вы очень добры».
Это были его последние слова.
Воспоминания о его нежности и великодушии греют душу.
Но он бы разочаровался во мне, узнав, что я сделала той ночью на яхте Саймона.