Казимир Табельчук окончил техническое училище в Вильно. С полгода как вернулся и состоял при депо. Жил бобылем, занимая у отца светелку. Остальные дети Михайлы Табельчука жили отдельно, имели семьи. На престольные праздники по заведенному порядку собирались все в родительском доме. Тут-то и начинались разговоры. И, как всегда, затевал их старый Табельчук. Александр Николаевич видел, что тесть, вызывая сына на спор, вовсе не отрицал его крамольных мыслей. Казалось, он втайне любуется сыном, и в то же время исподволь предупреждает, желая оградить от опасности.
— Наши котельники, известные смутьяны, нынче снова бузу заварили, — улучив момент, заговорил Михайло, явно провоцируя сына. — Тут же явились стражники, обыск учинили, шарили по рундучкам… Ну, вот спроси его, чего человеку надобно? Есть работа, есть кусок хлеба… Ведь дело не хитрое, загудят в острог али еще подальше, в Сибирь. И что еще удивляет, так это то, что им потакает инженер. Вежливый такой, руку тянет нашему брату черномазому. А возле него вьется щенок, мой подручный Сашка Васильченко.
Отвечать отцу Казимиру явно не хочется: знает истинную цену этим разговорам. Родителя давно он раскусил, не придает значения его кажущейся строгости и приверженности ко всему старому. Понимал, держится он за старое по привычке. Видит вокруг себя назревающие события, душой принимает. Сашку Васильченко, своего подручного, осуждает только в семье, а там, на миру, величает по имени-отчеству.
— Так что, тятя, по-твоему выходит, интеллигенту зазорно первому подать руку рабочему человеку? — поддается Казимир на провокацию.
— Так то не по правилам…
— Извиняюсь! Кто, спрашивается, писал те самые правила, а? Не народ. Определенно, не народ. И служат они небольшой сравнительно кучке. И что это за кучка. Вам должно быть известно… А что касается инженера Полтавцева, не обессудьте, тятя, большой души он человек, высокой культуры. Кстати, без состояния. Старуха мать всю жизнь провела в селе, учительствовала.
— Коль так, за хорошего человека не грех и выпить. С праздником покровом, дети, и ты, жена…
Потрудившись возле холодца, голос подала сестра Александра, вступившись за брата, воспринимав все эти разговоры по своему женскому разумению:
— Вы, тятя, завсегда первый задираетесь за столом… Жениться тебе, Казя, край надо. Детишки свои пойдут…
Теплым прищуром окинул Казимир сестру, сидевшую напротив, возле мужа. Он видел ее довольную замужеством, детьми, любил бывать у них, возиться с детворой. Из многочисленных племянников отличал ее старшего, Николая. Не детский ум, ранняя серьезность. Мысли у Николая-ребенка какие-то необычные, но определенно земные. Свои детские думы он помнит: скорее то были мечтания, полет воображения, видел себя художником. А вырос — мир тот погас, лопнул, как мыльный пузырь. Чувствовал себя, как рыба, выброшенная на песок. Сестра не впервые заговаривала о женитьбе, желая ему добра, но она и не подозревала, что ее простые человеческие слова болью отзываются где-то глубоко в его душе. Ему оставалось только отшучиваться: