М-да, чего это я? Верно, тельце-то у меня новое, молодое, а мозги старые, брюзжать начинаю.
До заседания Малого Совнаркома целые сутки, значит есть время полистать страницы своего выступления, проверить ошибки в отчете, еще разок перебрать фотографии, глянуть плакаты. Да, а как я плакаты-то укреплять стану? Ватман же в трубочку свернется, а кнопок канцелярских нет, в магазинах их не купить. Значит, пошлю бойца, чтобы поискал каких-нибудь тонких планок, реечек, укреплю ватманы сверху и снизу, присобачу веревку и повешу на какой-нибудь гвоздик или крючок. Да, а где веревочки взять? Ладно, найдем.
Предъявив удостоверение часовому, пошел в «расположение» части.
М-да, мой бронепоезд, стоящий на запасном пути, выглядит очень живописно — и вдоль него, и от него до платформы, протянуты бельевые веревки, где сушилась солдатская одежда — подштанники, нижние рубахи, а кое-где даже галифе и гимнастерки. Не то цыганский табор, не то селение партизан. Но ругаться не стану, напротив, надо бы похвалить бойцов за санитарно-гигиенические меры. Молодцы, что догадались устроить постирушки, добыли веревки. О, значит, есть на что вешать плакаты.
Еще середина мая, а в Москве жарко, словно в июле, и бронепоезд, понятное дело, греется, как мангал на солнцепеке. Вон уже и все двери настежь, броневые люки отвинчены, окна опущены. А кто разрешал, спрашивается, где бдительность? Сейчас подойду, вправлю мозги товарищу Кузьменко с Сорокиным, потом командиру взвода Ануфриеву.
Пока шел, свирепствовать передумал. Мы не в тылу врага, и не в осажденном городе, а в столице. Конечно, гранату в открытое окно запросто можно забросить, но у вагонов стоит часовой с винтовкой, да и сам Ярославский вокзал охраняется по периметру нашими же бойцами из ВОХР[1].
Я вошел в штабной вагон. Жарко и душно. Не видно не комиссара, ни Анны. Скорее всего, ушли гулять. Дремавший у телефонного аппарата Кузьменко, услышав шаги и увидев начальника, вскочил:
— Здравия желаю, товарищ командир. За время вашего отсутствия происшествий не случилось. Докладывает сотрудник ЧК Кузьменко.
— Вольно. Садитесь, — кивнул я парню на табурет. Уселся сам, спросил: — Никита, чем народ занимается?
— Так чем занимается? — пожал парень плечами. — Сорокин в бане, оставшихся красноармейцев домывает, треть личного состава командир взвода в увольнение отпустил, четверо в карауле, а остальные — кто спит, а кто курит. Скукота.
— А комиссар где? — поинтересовался я.
— А товарищ Спешилов с самого утра гулять ушел, — усмехнулся оперативник. — Сказал, когда-то он еще в следующий раз по Москве погуляет, и ушел.