– Чёрт, – сказал он, ни к кому в особенности не обращаясь. Он прижал банку к загривку, к тому месту, где лямки бандольеров натёрли раны.
– Пейте кофе, лейтенант, – сказал Басс. – Не надо его трахать. – Достав перочинный ножик, Басс принялся вырезать замысловатую зарубку на своей дембельской трости. Меллас завистливо наблюдал за ним. Ему тянуть службу оставалось ещё целых 390 дней.
– Мне сейчас этим заняться? – спросил Меллас. И немедленно пожалел, что задал вопрос. Он понял, что начинает скулить.
– Вы лейтенант, сэр. Чин имеет свои привилегии.
Меллас обдумывал остроумное возражение, когда услышал крики, донёсшиеся из расположения второго отделения: 'Господи! Санитара сюда! Где Док Фредриксон?!' Басс немедленно бросил трость и помчался на голос. Меллас сидел в каком-то отупении от усталости и не мог заставить себя пошевелиться. Он посмотрел на Гамильтона, но тот лишь пожал плечами и отхлебнул кофе. Он увидел, как Джейкобс, заика-командир огневой группы из второго отделения, побежал вверх по склону и скрылся в палатке Фредриксона. Меллас вздохнул и начал натягивать окровавленные носки и сырые ботинки обратно, когда Джейкобс и Фредриксон, госпитальный санитар, оскальзываясь и притормаживая, направились вниз под гору. Спустя несколько минут наверх не торопясь вернулся Басс, каменно невозмутим.
– Что стряслось, сержант Басс? – спросил Меллас.
– Вам лучше самим посмотреть, лейтенант. Препохабнейшая вещь из тех, что я видел. Фишеру пиявка забралась прямо в член.
– Боже, – промолвил Гамильтон. Он посмотрел на тучи, на дымящий кофе в руках и поднял банку: 'За грёбаных пиявок!'
Меллас почувствовал отвращение, но и облегчение. Никто не возложит на него ответственность за такой поворот. Не завязав шнурков, он пошёл вниз ко второму отделению, скользя по грязи и раздумывая, кем заменить бывалого командира отделения Фишера, если он почти никого во взводе не знает.
А часом ранее Тед Хок тоже беспокоился о замене опытного командира. Но Хока беспокоил сам Меллас, сменивший его на посту командира первого взвода, когда самого Хока выдвинули на должность заместителя командира, второго человека в роте. Хок служил в стране уже достаточно давно, чтобы свыкнуться со страхом – эта привычка накапливается с каждой операцией, – но он не привык беспокоиться, а это дело его беспокоило.
Он поднял расщеплённую ветку и начал рассеянно водить ею по грязи, снова и снова вырисовывая пятиконечную звезду, по привычке, что появилась у него ещё в пору начальной школы, когда он хотел что-то обдумать. Этот кусок древесины, один из многих тысяч, – всё, что осталось от огромных деревьев, некогда джунглями стоявших на вершине горы, расположенной в трёх километрах от границы с Лаосом и в двух километрах от ДМЗ. Гора, одна из многих одинаковых безымянных гор в том районе, поднимавшихся на высоту больше мили и укутанных холодными муссонными дождями и тучами, имела несчастье оказаться немного выше всех остальных. По этой самой причине офицер штаба, засевший в пятидесяти пяти километрах к востоку, в Дананге, в штабе 5-ой дивизии МП, выбрал её, чтобы подровнять её, очистить от растительности и разместить на ней артбатарею 105-мм гаубиц. Тот же самый офицер дал ей название 'Маттерхорн' в полном соответствии с тогдашней модой давать новым базам огневой поддержки названия швейцарских вершин. Вскоре приказ проделал свой путь через полк до первого батальона, чей командир выбрал 180 морпехов роты 'браво' для его исполнения. Это решение десантировало роту 'браво' и её измученного замкомроты, лейтенанта Теодора Джей. Хока, в глухую долину к югу от Маттерхорна. Оттуда они три дня продирались сквозь джунгли на вершину горы. В течение следующей недели они превратили её – с помощью 400 фунтов пластита С-4 – в бесплодную пустыню искорёженных деревьев, в запутанную вырубку, заваленную тарой из-под сухих пайков, пустыми консервными банками, расквашенными картонными коробками, брошенными упаковками 'Кул-Эйда', обёртками от конфет и – залитую грязью. И теперь они ждали, а Хок беспокоился.