16 декабря. Все утро был терзаем очень продолжительными[1935] беседами с представителем вновь родившейся Украинской рады, за которой виднеются такие фигуры, как Иванов-Ринов, Хрещатицкий и недавно появившийся Вериго, как будто бы восстановивший свой фавор у Семенова и присланный сюда последним с какими-то конфиденциальными поручениями и немедленно же примазавшийся к Раде в качестве щирого украинца.
Пришли ко мне просить денег и продовольствия и притом в распоряжение старшины Рады, представленной атаманом по фамилии Горовой, секретарем Мова в ярком галстуке, с закрученными вверх усами и с самой жульнической физиономией и покровителем-проводником в лице Вериго, внушительно заявившего, что атаман Семенов всецело на стороне национального украинского объединения и встретит сочувственно всякую ему помощь.
Рекомендовал обратиться к начальнику гражданской канцелярии, т. е. К[рашениннико]ву, сказав, что весь такой вопрос не входит в сферу моей ограниченной военной компетенции.
Опять задрался с Инагаки, который обиделся за то, что я не сразу принял их офицера для связи, присланного в штаб за какими-то пустяковыми сведениями. Инагаки пожаловался на меня Розанову, а я заявил последнему, что лучше всего назначить для сношения с японцами кого-либо из болтающихся здесь генералов, выбрав из них наиболее покладистого, а меня освободить от всяких дел, касающихся союзников; при этом напомнил, что, предлагая свои услуги в роли временного начальника штаба, я вполне определенно обещал наладить профессиональную работу самого штаба, но категорически отказывался путаться в международные отношения, во всякую политику и гражданские дела.
17 декабря. Сибирский фронт докатился уже до Новониколаевска и близок уже к медленно ползущей на восток чешской пробке, забирающей все без исключения паровозы и пожирающей весь уголь и местные запасы продовольствия. Всячески стараюсь дать решительное направление главнейшим вопросам по устройству войск округа, чтобы облегчить дальнейшую работу Смирнова. Условился с С.Н., что ради уменьшения впечатления, которое, несомненно, вызовет мой уход с должности начальника штаба, я получу сначала кратковременную командировку в Харбин и по возвращении сдам штаб Смирнову, если до того времени сюда не приедет Бурлин, уже назначенный, но застрявший в пути и никак не могущий проскочить через чешскую затычку.
Крашенинников, видимо, уже знает о моем решении, ходит гоголем, но на докладах сугубо почтителен, просит советов и указаний и т. п.
18 декабря. С удовлетворением прочитал заявление предсовмина Третьякова, что деятельность Министерства снаб[жения и] продовольствия – это сплошное преступление. К нашему горю, все это констатируется с великим и едва ли поправимым теперь опозданием, когда все ползет и рассыпается.