Семь «почему» российской Гражданской войны (Ганин) - страница 495

У него огромный служебный, строевой и хозяйственный опыт; очень скромен, но пользуется редким авторитетом у офицеров и нижних чинов. Но все это может наткнуться на сопротивление обиженного Томилко, фактического хозяина и начальника частей своей бригады, составляющей главную основу владивостокского гарнизона.

Со мной в поезде едет помощник коменданта ст. Владивосток; он ведает погрузкой на Эгершельде и говорит, что первые эшелоны чехов, уже отправленные на пароходах, забрали с собой все доски внутреннего оборудования вагонов, все фонари, ведра и сигнальные веревки и вынули все оконные рамы, заявив, что все это куплено на их собственные деньги, а потому им принадлежит. Повторение в огромном масштабе «давай и веревочку, и веревочка пригодится» или дитерихсовского «мы бедные; где же нам взять, если сами о себе не подумаем».

В Пограничной ко мне в вагон зашел Лехмуссар[1949], бывший помощник начальника контрразведки штаба округа, служащий теперь на такой же роли у Калмыкова; едет в Харбин с каким-то поручением; вид запуганный, и, несмотря на старую мне подчиненность, упорно молчит про то, что делается в Хабаровске.

Только когда я спросил его про нескольких старых офицеров штаба округа, остававшихся в Хабаровске, то он пугливо и оглядываясь по сторонам проговорил шепотом, что Колесников и его помощник по отделению, «пропали без вести», и на мой недоуменный вопрос, как же это произошло, добавил, заикаясь, что в Хабаровске это постоянно случается.

Лехмуссар видывал виды, когда работал с провокатором Фиошиным и надо много, чтобы довести его до того перепуга, в котором он, очевидно, находится, – тем более что он, несомненно, пользуется у Калмыкова доверием, т. к. иначе Хабаровск не выпускает от себя тех, кто слишком много знает.

24 декабря. Отдыхаю от владивостокского кавардака и по обычаю своему пытаюсь свести итоги своего пятинедельного пребывания на старом пепелище.

Поехал туда лечиться и подремонтироваться, а попал в весьма бурную и неприятную кипень неожиданных для себя событий.

Думаю и боюсь, что никакой пользы там не принес – по невозможности это сделать по всей совокупности обстановки (союзники, Розанов, развал в войсках, выпущенные вожжи и давно уже упущенные мероприятия, рост партизанщины; постепенное внедрение влияний Хабаровска и Читы и т. п.).

Похоже на то, что сыграл роль лишнего камня, хлопнувшегося в это взбаламученное болото и вызвавшего некоторые временные потрясения и второстепенные брызги, но не более. Хотел улучшить жизнь и служебные условия в войсках, но смог осуществить очень мало, так как не было денег и средств, хотел поднять авторитет русского командования, но оказалось уже поздно: слишком уже мы приучили союзников, а в особенности японцев и чехов, считать себя полновластными хозяевами и требовать от нас молчаливой покорности и, как это ни тяжело сознаться, – чисто лакейского послушания. Даже в отношении освобождения Розанова от гибельного на него влияния Крашенинникова потерпел неудачу, так как наткнулся на непоколебимую уверенность С.Н. в великих способностях и государственной полезности этого революционного выкидыша-авантюриста.