– Пап, я уже понял, что ты хочешь сказать, и повторяю тебе еще раз, этот дебил сам полез драться, – я устало вздохнул.
– У этого дебила, между прочим, есть дядя, – заговорила женщина, что стояла возле окна и смотрела на улицу.
Отец перевел на нее недовольный взгляд.
– Причем не самый последний человек в городе. И тебе… – она повернулась ко мне лицом, и я опустил взгляд, чтобы она не видела, сколько в нем скрыто ненависти по отношению к ней. – И тебе стоило бы сказать спасибо отцу за то, что он смог договориться с ним, а судьбе – за то, что этот самый дядя очень до денег жаден.
Я посмотрел на нее исподлобья, а она стоит и ухмыляется.
– Это же надо додуматься и сломать бедному ребенку нос и челюсть вывихнуть. Теперь точно дней пять в больнице пролежит.
Я хмыкнул на ее слова. Так этому мудаку и надо.
– Ну, что ты лыбишься, Тимофей? – отец делает шаг ко мне. – У нас же был договор. Неужели нельзя сдержать себя в руках? Осталось всего четыре месяца. Четыре! – он выкидывает из кулака четыре пальца и сует мне их в лицо.
Единственное желание, которое сейчас во мне тлеет и с каждой секундой готово вспыхнуть в пламя – это сломать ему эти четыре пальца и послать его прямой дорогой к той тетке, которая стоит за его спиной и злорадно улыбается. Сука.
– Так, ладно, мне этот цирк надоел, если ко мне больше нет никаких претензий, то я ушла.
В кухне вдруг стало слишком тихо, и, будто в замедленном кино, все повернули головы в сторону Василисы, которая до этого сидела молча и никак не проявляла своего интереса к происходящему. Она и сейчас его не проявляла, сидела и пялилась в телефон.
– С тобой разговор отдельный, – отец вдруг выпрямился и подошел к Эвелине вплотную. – Я хочу, чтобы вы сейчас очень четко осознали то, что наделали, и в какую копеечку нам все это вылилось, – он глубоко вдохнул, будто собираясь с мыслями. – В ближайший месяц вы наказаны оба. Никаких гулянок и клубов по выходным – раз. Никаких кафешек и карманных денег на протяжении всего месяца – два.
– А также вы оба будете сидеть эту неделю дома, под домашним арестом.
Они переглянулись между собой.
– И предупреждение большими буквами.
– Тимофей, – снова заговорил отец, и мне показалось, что они все это отрепетировали, прежде чем с нами разговаривать, – если такое еще раз повторится, ты после школы…
– Интерната, – поправил я его.
– Это в первую очередь школа, Тимофей, и ты прекрасно осведомлен, почему тебе пришлось пойти туда, так вот, не перебивай…
Он не смотрит на меня, смотрит сквозь, потому что не вижу в его глазах ничего, только отчужденность. Зато глаза крысы, что стоит рядом с ним, сверкают злостью, она бросает взгляд то на меня, то на Василису, причем выражение глаз не меняется. Тварь. Я ее ненавижу всей душой. Эгоистичная сука.