– Я скучаю, Тимош, – шепчет она, а ладони уже под футболку забираются, настойчиво лаская кожу.
– Вась, ну, ты нашла время, – уворачиваюсь от поцелуя, но девушка больно сжимает кожу в кулак, от чего из легких вырывается рваный выдох. – Ты что, совсем дура? – отталкиваю ее от себя, но не тут-то было.
Василиса резко отпускает меня, а потом двумя руками хватается за горло футболки и тянет к себе, впивается в губы и начинает кусать. Обхватываю ее лицо руками, оттягиваю от себя, но она не отпускает, только лишь сильнее прикусывает губу.
– Не отпущу, понял? – рычит сквозь стиснутые зубы. – Ты мой.
– Я тебе сделаю больно, – отвечаю ей и тяну за волосы.
– Это ты из-за нее такой стал? – она, не отпуская горловину футболки, заглядывает в глаза.
– Ты больная, Вась, из какой «нее»? – я включил дурака, потому что сейчас в глазах девушки плескается немое безумие. – Если ты про девчонку, которой я не дал умереть, то нет, не из-за нее, из-за тебя, – заставляю Василису смотреть себе в глаза, фиксируя лицо. – Ты понимаешь, тебя бы закрыть за убийство могли, ты это понимаешь?
Она смотрит и никак не реагирует на мои слова, но взгляд выдает, я вижу там, под безумием, страх.
– Я люблю тебя, Тимош, понимаешь, люблю, – ее ладони скользят по моей шее, и она скрепляет в замок пальцы на моем затылке. – Я приревновала, понимаешь? И эта агрессия, я не знаю, она сама откуда-то вылезла, я не хотела, правда, – она выпячивает губы трубочкой и как будто заплакать хочет.
– Прекрасная игра, Василис, только давай не со мной, не верю, – громко чмокаю ее в губы и грубо отрываю от себя.
– Придурок ты, – она бьет меня кулаками по спине, но я быстро капитулирую за дверь и широкими шагами достигаю в считаные секунды своей комнаты. Закрыть дверь не успеваю, потому что в нее влетает Василиса.
– Ты только помни одно, – выдыхает она, – если узнаю, что ты с этой нищебродкой шаркаешься – убью, – она сужает глаза, – ее убью, понял?
Разворачивается и с грохотом закрывает дверь за собой.
– Больная! – ору ей в след, а у самого за ребрами все сжалось от понимания, что правда, она может. – Больная, – повторяю тише, а перед глазами бледное лицо Снежинки.