Жаркое коло, хоть и не видно его было порой за кронами густыми, поднималось всё выше, палило нещадно даже сквозь полог еловый, и пить хотелось часто, язык к нёбу присыхал. Мирина каждый раз припадала к мехам надолго, утоляя жажду родниковой холодной водой, щуря глаза от зеленоватого обилия света, что играл в листве бликами. Воинам приходилось куда труднее. Стало даже жаль бедолаг, что ещё оставались в железках да толстых кожаных дегелях. Но те верно привыкшие, ведь броню не скинешь – кто знает, какая опасность может таиться в местах дремучих, так что лучше изнуряться от жары, да не быть сражённым стрелой меткой. Да и не страшен им, детям степей, солнцепёк.
Лес всё не кончался. Пару раз за день вереница останавливалась на недолгий привал. Мирина спускалась с седла, изнемогая от жары и сонливости, что на неё напала в полдень. Забредала под деревце, ощущая, как за ней внимательно приглядывают, Вихсар далеко уходить ей не позволит. И княжна пряталась неподалёку под кронами, ища тени, приваливалась к дереву спиной, опускалась в траву, закрывала глаза ненадолго, стирая капли пота со лба и висков, дышала часто, наслаждаясь успокоительной прохладой, что обдувала лицо. Жара отступала лишь чуть, но Мирина рада была и тому, прислонялась щекой к дереву и гладила осторожно шершавую кору, и получалось так само собой, ведь здесь она, верно, больше не окажется никогда.
Вихсар больше не тревожил. Подле него всегда оставался его батыр Угдэй. Скуластый, широкогрудый, он устрашал своим грозным видом, особенно когда брался за рукоять сабли или топора – дрожь пробирала, казалось, того и гляди кинется в атаку, всё время как на ножах, всё высматривал что-то, наготове всегда, и ничего от него не ускользало. Мирина чувствовала, что он постоянно следит за ней, ощущала на себе твёрдый взор батыра. И даже порой думалось, что не совсем он одобряет затею хана взять девку княжества соседнего. Это, пусть и скрытое, недоумение проскальзывало в его взоре.
После коротких отдыхов вновь поднимались в сёдла. Вихсар не сказать, что торопился, скорее Угдэй не давал ему покоя, поднимал, намереваясь как можно быстрее покинуть границы Ровицы.
Снова молчаливое медленное передвижение по лесу, и только когда мглистая жара начала спадать, а огненное коло – скатываться к окоёму, воины оживились, стали переговариваться. Мирина не понимала, о чём, да и не вслушивалась шибко, уставившись то перед собой, то на загривок лошади, то на усыпанную жёлтыми иглами дорогу. Вырвал её из безвременья голос Вихсара. Княжна подняла голову, выхватывая воина взглядом. Вихсар снял доспех – вождю то было позволительно, его охраняли верные люди, готовые броситься под стрелы, защищая своего хозяина – и теперь рубашка на нём облепляла спину, высеченную будто из камня, вычерчивая перекатывающиеся под тканью мускулы. Хан разговаривал с Угдэем, и по напряжённому, так и колыхавшему неподвижный воздух звучанию низкого грудного голоса слышно было, что о чём-то важном, потому говорил Вихсар резче, чем обычно. Съехались и другие его ближники, начали рассуждать. Может, решали, где на ночлег остановиться, потому что несмотря на нещадное коло, облака всё же поползли по небу, сгущались, а лапы елей обветшалых старых и молодых низко к земле пригибались – никак буря будет? А может, напротив, спорили о том, чтоб не останавливаться, да определяли, какой дорогой следовать лучше. Княжна насторожилась. Об отдыхе, признаться, грезила уже, прилечь на ровную постель да остаться в покое хотя бы ненадолго мечтала. Пусть до вечера полного, до темноты сумрачной ещё далеко было, но изнуряющая жара забрала все силы. Мирина отвела взор, когда Вихсар вдруг прервал речь и на девушку обернулся, будто вновь её взгляд почуял. Она сделала вид, что и не было ей дела никакого до их разговоров.