Но Вихсар не мог простить, подступил ближе.
– За такие слова, батыр, я бы мог вбить в твои пятки гвозди, привязать тебя к лошади и заставить идти следом.
Угдэй сглотнул, мрачнея ещё больше.
– Если бы не знал тебя так долго, то я бы это исполнил уже давно.
– Я благодарен твоей терпимости, Хан Вихсар, – отозвался батыр, хмуря лоб.
Вихсар, понимая, что распаляется вновь, и что дрожь начала снова его колотить, отступил.
– Иди, – кивнул лишь, поворачиваясь к стене дождя.
Всё же вымещать свою злость и негодование на своего ближника недопустимо, сейчас Вихсар мог крушить всё без разбора и не хотел допускать, чтобы им управляли чувства, чтобы они диктовали ему принимать бездумные решения. Батыр и так всё понял, по крайней мере, вождь видел это в его глазах. Терять верных преданных людей он сейчас не мог. Вихсар сощурился, наблюдая, как удаляется Угдэй, задумался надолго. Всё же как ни скверно, а батыр прав – нужно поторопиться.
Дождь начал стихать, пока не прекратился совсем, с кровли только капало беспрерывно. Целая ночь впереди, а спать совершенно не хотелось. Да и не уснёт, зная, что она рядом. Вихсар сорвал рубаху, которую княжна повесила на перекладину, когда заходила внутрь, надел её быстро и сошёл с невысокого порога в две ступени на сырую землю, холодную. Нашёл Тимина в стойле, велел ему взнуздать жеребца. Отрок справился быстро, и вскоре хан, поднявшись в седло, пустил скакуна со двора за раскрытые Тимином ворота. Напоследок он всё же приказал мальчишке приглядывать за избой, где спала Мирина, и, если что, за Угдэем бежать. Выслушав, Тимин кивнул. Всё же хорошо, что он его взял, мальчишка расторопный и понятливый. Поддев пятками бока поджарые, Вихсар пустил коня по склону, выезжая за частокол, хоть и быстро не получалось по расхлябанной и размытой ливнем земле, от копыт так и отлетали брызги да комья земли.
Дозорных он нашёл сразу по тлеющему у опушки леса костру. С другой стороны от деревни и реки золотил небо тускло другой очаг – местное святилище селян. Вихсар помнил, что воличи перед празднеством плодородия огонь возжигают и днём, и ночью своим богам, и, если погаснет он, год будет ненастным. Сейчас огонь горел. Свежий ветер и морось стылая будоражили, хоть рубаха вновь стала мокрой, как и волосы, но это нужно было ему, чтобы вырваться из пожара, охватившего его.
Достигнув становища, хан спрыгнул наземь прямо в мокрую полынь, намочив и штаны. Стреножил коня, пустил его по холму, ведь сам вернётся только к утру.
Всё было тихо, и это подтвердили дозорные. Зря Угдэй воду баламутит, излишне напуская хмари. И без его пустых опасений тошно.