– Дело ясное, – вдруг встрял Лютвич в чужую беседу. – Не выйдут они, на глаза твои не кажутся…Не уберегли Вольны.
После этих слов в кухнях установилось молчание, хотя до этого каждый что-то говорил. Умила невозмутимо отвернулась к окну. А Любава выронила из рук нож, который со звоном ударился об пол, нарушив тишину. Рукоятка отломилась. Любава смятенно оглядела княгиню-мать. Сломанный нож – дурной знак, сулящий беды.
– Что ты сейчас сказал? – Рёрик нахмурился, озадаченно оглядев Лютвича.
– Да ничего…– пожал плечами Лютвич, помешивая горячую похлебку в плошке. Он был из тех людей, которые умели ждать. Ждать, когда остынет кушанье, не запихивая его в рот. Ждать подходящего момента в разговоре. Ждать свою Любаву. – Вольну жалко. Пригожая была. А теперь в пучине краса ее. Никому не любоваться ею.
Рёрику почудилось, что он ослышался. На него нашел ступор. Не веря своим ушам, он вопросительно оглядел мать. Но Умила все еще сидела, обратившись к растворенным ставням и будто не слыша разговора. Рёрик в растерянности перевел взор на Любаву, которая, в отличие от княгини, смотрела на него.
– Любава…– позвала Умила слабым голосом. – Худо мне…Воды подай-ка…
Любава с готовностью метнулась к бочке. Зачерпнув ковшом ледяную воду, укусившую кожу, она дернулась в сторону Умилы. Но тут же врезалась в Рёрика, который был уже возле нее.
– Где она? – прорычал Рёрик.
– Я не знаю, не ведаю…– дрогнув под гнетущим взглядом Рёрика, Любава оступилась, выплеснув воду из ковша.
– Что с ней?! – заорал Рёрик, нависнув над Любавой. – Да говори же!
– Она ушла…Сама ушла…Весной еще…– затрепетала Любава. – Я не знаю, что с ней стало дальше…Мы тут ни при чем…
– Проклятая врунья…Опять лжешь мне?! – взревел Рёрик, словно раненый зимой зверь. Не получив внятного ответа, он рассвирепел еще сильнее и замахнулся, желая получить признание любым способом и поскорее. Воспитанный в суровые годины, он полагал этот метод самым действенным. – Рассказывай!
– В реке твоя Вольна…– выпалила Любава, залившаяся слезами после собственных слов.
В кухнях вновь водворилась тишина, прерываемая лишь частыми всхлипываниями Любавы да треском сухих поленьев в очаге. Все смотри на застывшего Рёрика. А он будто не постигал смысла услышанного. Он стоял как вкопанный, не сводя глаз с краснеющего лица Любавы.
– Народ думал, что она ведьма…– вкрадчиво продолжал Лютвич, все еще сидя за столом. – Это кто ж только такой подлый слух пустил…Верно, завистницы…Врагини…
– Мы тут ни при чем…– лепетала сквозь плач Любава, отступая к стене. Она вмиг забыла все наставления Умилы о том, что полагается говорить и как нужно себя вести. – Ни при чем…Это все народ…Люди…