Это было страшно. Так страшно и быстро, что я даже не сразу поняла, почему стою и кричу, закрыв лицо руками.
Он пронесся мимо неоново-синей молнией в толпе из еще пятерых гонщиков на кислотно-ярких ямахах, затем я услышала звук, с которым шлифовальный круг соприкасается с металлом, увидела снопы искр, высекаемых из асфальта его завалившимся мотоциклом… И в следующий момент, когда я открыла глаза, передо мной была только синяя ямаха, намотанная на отбойник, от которой мало что осталось, и мужчина в кожаной мотоэкипировке со множеством нашивок, лежавший в неестественной позе недалеко от него.
В тот момент я еще не знала кто этот человек. Поняла только, что действовать нужно быстро, потому что те, с кем он соревновался, даже и не думали возвращаться. Наверно, они просто испугались… а может, я слишком хорошего мнения о людях, и на самом деле все они, называвшиеся когда-то его друзьями, просто оказались двуличными тварями.
Я вызвала скорую и сидела возле Кирилла, пока она не приехала. Завидя машины впереди, выходила на дорогу, раскинув руки, чтобы остановить водителей, потому что на повороте не было фонарей и кто-то невнимательный вполне мог повторно наехать на разбившегося мотоциклиста. Потом его, наконец, увезли, а я осталась одна на пустой дороге, совершенно оглушенная произошедшим.
Это была травма не только для него, но и для меня − увидеть такое. Дома я никому ничего не сказала, а утром как обычно пошла в универ. Там, на одной из перемен меня нашла Катя Кошкина, которую я знала только по фото на доске почета для лучших студентов. Она молча подошла ко мне и просто обняла на глазах у всех. Только в этот момент меня отпустило − мы расплакались и еще долго стояли так, не разжимая объятья. Еще не знавшие друг друга, но внезапно ставшие родными душами. И только после − друзьями.
У Кирилла все было плохо: перелом позвоночника, множественные ушибы. Из-за травмы мозга врачи не могли сказать точно придет ли он в себя. Они вообще ничего не могли сказать Кате и ее родителям, кроме «молитесь». Поверьте, это очень страшно, когда врачи говорят, что помочь может только молитва…
И они молились. Даже я, хотя совсем не верю, но в какой-то момент не смогла пройти мимо церкви и поставила свечку какому-то святому заступнику, на которого указала сердобольная бабушка, заметившая, как я потерянно брожу между иконами. Но, к сожалению, не помогло. Потом Кирилл начал дышать сам, и все на короткий миг поверили в чудо, но настоящего волшебства так и не случилось − он не пришел в себя, и вот уже три года как лежал в отдельной палате этого специального заведения, от названия которого буквально веет безнадежностью и тоской. Хоспис. Перевод Кирилла туда звучал, как приговор на пожизненное, но альтернативы не было. Катька и ее родители не могли обеспечить ему должный уход в их небольшой квартире, поэтому вынуждены были ежемесячно платить очень большую сумму денег. Да, такое «лечение» в нашей стране предоставляется и бесплатно, но, едва переступив порог палаты бесплатного отделения, Катя твердо решила, что скорее продаст обе почки, чем позволит брату провести остаток жизни в таких условиях.