− Думал, я тебе позволю так с ней? – спрашиваю грозно.
− Предатель, − шипит Люцифер и бьет меня в грудь.
Он стал сильнее, по удару сразу чувствую, приходится взмахивать крыльями и уходить от атаки, ведь кулак это только начало, настоящая сила − в обжигающей энергии.
− Кто из нас еще предатель? – отвечаю я ему, взлетая. – Это ты повел ангелов за собой и бросил их! Бросил всех, даже меня, а ведь когда-то пел, что мы с тобой братья!
− Кто ж виноват, что ты слабак, Айка, − со смехом отвечает мне Люцифер, а за спиной его медленно появляются и раскрываются ужасные перепончатые крылья. – Что, побежал за бабой? Покорился девке настолько, что к отцу на поклон пошел? За это ты и умрешь!
Он взмахивает рукой, и его тело тут же покрывается черной броней с острыми массивными чешуйками, словно драконы существовали, и он одного из них убил ради этого доспеха. В руках у него вырастает черный меч с неровным лезвием. Когда-то он был бел и сиял ярче солнца, но с тех пор многое переменилось. Сам Люцифер теперь − повелитель ада, и все его естество похоже на черный камень, залитый раскаленной магмой, а облик внушает первородный страх, от которого все живое вокруг жухнет и клонится к земле.
Сплошной пафос. А все-таки есть в мире то, что не меняется!
− Ты умрешь, как предатель! Я вытравлю твое имя из уст всех, кто еще знает, как оно произносится! Умрешь и никто не узнает о возможном прощении, − говорит он и взлетает ко мне, разворачивая свои черные кожаные крылья – пародию на те, что были у нас раньше.
Впрочем, мои настоящие теперь при мне. И они куда сильнее тех, которыми вынужден довольствоваться он!
− Боишься, что власть твоя падет? – спрашиваю я у Люцифера, взмахиваю рукой, не сомневаясь, что мой меч останется со мной. Чем бы там Мамон его ни держал, но оружие ложится мне в руку, только сияет не красным пламенем, не ядом брызжет, а чистым светом. – Давай! – говорю я князю тьмы. – Взлетим повыше, сразимся, как прежде, и пусть все, кто могут, между небом и землей видят твое поражение!
− Прихвостень божий, − шипит Люцифер, действительно взлетая, но сгущая вокруг нас темные тучи, явно для того чтобы нас никто не видел.
Прав я. Этого-то он и боится больше всего! Что, посмотрев на меня, многие его покинут, потому что слова его были ложью с самого начала, а мы не видели этого и были ослеплены гневом на людей, который он сам же нам и внушил.
Если бы не боялся − не хватался бы за меч, не смотрел бы на меня всерьез, но во мне столько решимости, что ему и не снилось. Даже восставая против отца, я не был так уверен в своей правоте. С легкостью отражая удар его меча, я говорю ему правду обо всем, чувствуя, как с каждым словом будто оковы спадают с моих рук и ног: