Лоб Генриха покрылся потом. Штандартенфюрер понял, что данных, которые он уже передал Краусу, достаточно для того, чтобы его просто уничтожили в подвалах гестапо, превратив в кричащий от боли, изуродованный кусок мяса. Он сам лично пытал тех, кто подозревался в измене Рейху, проявляя при этом жестокость, достойную своего великого предка, инквизитора, отца Филата.
– Но это невозможно, – упавшим голосом произнес он, – документы существуют в единственном экземпляре, их строго запрещено выносить из здания.
– Дорогой мой Генрих, в этом мире нет ничего невозможного. Меня устроят и копии, это может быть что угодно, как бумага, так и фотопленка.
– Фотопленка. Где и кода мы встретимся? Постараюсь сделать через три дня. Привезти сюда?
– Нет, Генрих, не через три дня, а завтра. Завтра, до обеда. Сюда приезжать не надо, принесете пленку в штаб-квартиру абвера, на Тирпиц-Уфер, 72, в мой кабинет. Вас пропустят.
– Но…
– Никаких но.., после обеда, если Вы не сделаете того, что я прошу, я передам радиограмму в Управление имперской безопасности.
Отто понимал, что при личной встрече, Гофман попытается ликвидировать его. Там, в штаб-квартире абвера, сделать ему это будет затруднительно, да и бессмысленно, если он застрелит Отто во время передачи документов, его тут же схватят, а потом, после того, как фотопленка окажется в руках Крауса, ликвидация полковника абвера только осложнит и без того незавидное положение штандартенфюрера. Ведь только живой и невредимый Отто фон Краус может гарантировать его безопасность.
Оставалось полчаса до полудня. Краус ждал Гофмана в своем кабинете. «Слишком мало я дал ему времени, – думал он, – может не успеть, но если дать больше, то он будет думать не о том, как скопировать документы, а о том, как выкрутиться и подставить под удар меня». Без четверти двенадцать дежурный офицер доложил Краусу, что к нему просится штандартенфюрер Гофман.
– Пропустите.
Гофман вошел, с опаской взглянул на Гюнтера, но, увидев приглашающий жест Крауса, протянул ему коробочку с пленкой.
– Вот. Все, что Вы просили.
– Прекрасно. А говорили, что не успеете. Садитесь. Кофе? Коньяк?
– Да, я, собственно.., – пытался отказаться Гофман.
– Нет-нет, не торопитесь. Времени у нас достаточно. Подождем, пока Гюнтер проявит пленку, посмотрим ее вместе, у меня могут возникнуть вопросы, – и, обращаясь к Гюнтеру, сказал: – Принесите нам, пожалуйста, кофе и коньяк, а заодно, проявите пленку.
Гюнтер принес на подносе две чашки кофе и две рюмки коньяка. Краус чуть пригубил свою, а Гофман одним движением, нервно опрокинул коньяк в рот. Хотел поставить пустую рюмку, но мокрые от пота руки дрожали, рюмка выскользнула и с глухим стуком ударилась о стол.