– А ты им делала чего дурного, что боятся тебя?
– Нет, не делала. Помогать помогала, и девицы мои частенько врачуют селян. Но, когда кто из них обижает нас, особенно молодых, таких, как Танька или Маруся, мне достаточно только взглянуть на обидчика, как ему от страха приходится немедля подштанники менять. За любую из вас я, если понадобится, убью. И не моргну. Так что, да, я – баба Яга, – Ягарья снова рассмеялась и пошла в дом, оставив Анастасию одну на крыльце.
Только долго Настя одна не пробыла, тут же девицы налетели к ней со всех сторон. Улыбаются, радуются, за собой зовут. И на огороде силы свои Анастасия попробовала, и на кухне помогла, и даже в лес сходить успела. А к вечеру позвали ее в дом, где Ягарья Павловна жила. Туда из деревни пришли.
Как стемнело, пришло две женщины: одной уже годов пятьдесят, вторая – дочка ее лет тридцати. Женщина та бледная была, слабая очень, дочка же, хоть и поддерживала мать, но зло и с недоверием смотрела на тех, к кому пришла.
Ягарья это чувствовала, потому и поручила дело то Татьяне – юной, но очень сильной целительнице. Женщина та уже не один месяц мучилась от кровотечений, и только из-за угрозы смерти матери, дочь решила отвести ее к ведьмам. В благодарность принесли они с собой мешочек крупы.
– Кто будет это делать? – недовольным тоном спросила дочка больной. – Вы? – она указала на Ягарью.
– О, нет, – ответила та, – я врачевательством не занимаюсь. Матушку твою лечить будет Татьяна.
– Кто? Эта девка? – чуть ли не закричала женщина
– Люся, – одернула ее мать, – уймись.
– Мы им мешок гречки принесли! Мы в их гнездо под страхом позора пришли! А какая-то соплячка будет колдовать над тобой?
– Дар… либо он есть, либо его нет, – спокойно ответила Ягарья, – и не имеет значения, в каком возрасте его применяют.
Таня стояла опечалена и обижена, но молчала. Она привыкла терпеть оскорбления со стороны простых людей. Зато она знала, что она не совсем простая. Это ее и тешило.
– А если она навредит моей матери?
– Хуже, чем есть, не будет, – ответила Ягарья. – Твоя мать умирает, и ты это знаешь. И, раз вы пришли к нам, ты понимаешь, что больше никто помочь ей не может. Так скажи, Людмила, к чему тебе обижать того человека, который матушку твою к жизни нормальной воротит? Негоже так делать…
– Человека? – спросила та.
– Люська! – из последних сил закричала мать. – Умолкни и выйди на улицу! Даже, если я умру завтра, в том их вины не будет. Я сама чувствую, что все внутри меня гниет. Коли помогут – значит чудом это будет, а коли нет, ну обеднеешь ты на мешок гречухи. Делов-то…