– Поняли?
– Не знаю, – журналист подпер щеку ладонью. – Ещё есть время.
– Н-да, – Кочетов рассеянно покачал головой. – А я вот в детстве жил на Севере, и первую встречу с морем я не помню. Оно было всегда. И я всегда знал, что пойду в подводники, как отец.
– Ваш отец тоже лодкой командовал?
– Не успел. Он не вернулся из похода командиром боевой части. Двенадцать мне было.
Кочетов усмехнулся, кончик карандаша щёлкнул по крышке стола.
– Мама тут же собрала всё, что смогла, и увезла меня на большую землю. Мы как будто забыли о том, что существует флот, подводные лодки. Мама хотела, чтобы я стал врачом. Или юристом. Мне иногда кажется, она до сих пор не простила мне, что я уехал поступать в военно-морское училище… – Кочетов улыбнулся.
– Боится за вас?
– Боится, конечно.
Хорошо хоть не женился, а то были бы две реки слёз вместо одной. Из-за этого мать, впрочем, тоже сердилась: почему один до сих пор, так и не дашь внуков поняньчить… А, да сколько ни объясняй людям, хоть самым близким, свои причины – не поймут. Нечего и пытаться.
– Товарищ командир, – донеслось из «Каштана» на стене, – ремонт пятого отсека закончен, все система исправны. Замечаний нет.
– Хорошо, что нет замечаний, – хмыкнул Кочетов, подтягивая к себе рукоять на пружинистом проводе. – Даю вводную: пожар в пятом отсеке, горит фильтр. Освещение, естественно, отключилось.
На том конце долю секунды изумлённо молчали – и голос Ильи Холмогорова отозвался:
– Есть!
Звонок учебной тревоги ввинтился в уши. Вершинин поморщился, глядя на Кочетова:
– Товарищ командир, так ведь этот отсек только что тушили по-настоящему.
– Александр Дмитриевич. У пехоты, может, снаряд дважды в одну воронку не падает, а у нас на флоте пробоина в одном и том же месте – не редкость. Как в метафорическом смысле, так и вполне себе в реальном.
Вершинин, помедлив, кивнул.
– Евгений Валерьевич!
Матрос Ольховский вздрогнул, едва не уронив ящик с запчастями, который и так с трудом удерживал в руках. Обращение по имени-отчеству в тёмном промасленном коридоре, где изредка звучало «матрос», а чаще «придурок» и менее цензурные варианты, походило на издёвку. Наверное, это у товарища замполита вступление такое: начать мягко и вежливо, а закончить ушатом дерьма на голову.
– Евгений Валерьевич, поставьте ящик.
Ольховский растерянно переступил с ноги на ногу, и замполит кивнул:
– Поставьте-поставьте. Мне нужно с вами поговорить.
Вот ещё не было печали. Что может быть нужно от него замполиту? В кремовой рубашке, при галстуке – как он вообще в трюм забрёл, не побоялся запачкаться.