Придя в себя, немцы, брызжа слюной, почти визжа от ужаса, выругались и вновь наставили на девушку автоматы. Полина плотно зажмурила глаза, чтобы не видеть острых вспышек выстрелов, которые оборвут её жизнь, и услышала автоматную очередь…
Эндель несколько раз умылся ледяной водой и аккуратно ощупал почти затянувшуюся рану на голове. Она ещё побаливала, но уже не причиняла большого беспокойства. Сегодня утром ему сняли все бинты и пообещали через несколько дней отправить в часть. Он стоял посреди просторного госпитального туалета, уныло рассматривая себя в грязном потрескавшемся зеркале, и судорожно размышлял, что делать дальше. Решение нужно было принимать как можно скорее.
В соседней раковине с напором и шипением ударила из крана струя воды. Мэри глянул в сторону и увидел рядом с собой высокого, туго затянутого в новую форму майора гестапо, который несколько раз громко высморкался.
– Чёрт бы подрал эту осень и вечные простуды! – охрипшим голосом выругался он и продолжил, обращаясь к Энделю. – Лучше получить десять огнестрелов в бою, чем грипп на сквозняке. Как думаешь?
– Не думаю… – безразлично ответил Мэри. – Мне и двух ранений мало не показалось. Еле выжил.
– Ничего, – ехидно подмигнул ему фриц, – злее будешь! Ты, кстати, из какой палаты? Не знаешь, случаем, такого?.. – он торопливо похлопал себя дважды ладонью по лбу. – Как же его…
Силясь вспомнить чьё-то имя и не вспоминая его, гестаповец полез в карман, видимо, за запиской.
– Ах да! Рудольф Шнайдер… – сказал он, разворачивая её и читая неразборчивый почерк на бумажке. – Не знаешь его?
В этот момент во внутреннем дворике госпиталя отчётливо прогремели несколько выстрелов. Оба повернулись к выходящему туда окну и увидели, как двое чумазых истощённых детей – мальчик и девочка, рывшиеся в поисках отбросов в помойной яме, – один за другим упали замертво. Из-за угла, победно потрясывая пистолетом с дымящимся стволом, вышел солдат и удовлетворённо посмотрел на детские трупы. Он сплюнул возле них сквозь зубы, уселся на пеньке рядом с мусоркой и закурил широкую длинную самокрутку.
Сердце Энделя сжалось, словно стиснутое металлическим обручем. Он почувствовал, что не может справиться с нахлынувшими на него отчаянием и яростью, окатил лицо большой пригоршней ледяной воды, сухо бросил гестаповцу «Извините, опять моя голова…», быстро шагнул в кабинку и закрыл за собой дверь.
Слышно было, как в туалет вошёл ещё один человек, и гестаповец радостно и удивлённо воскликнул:
– Ральф! Ты, что ли?.. Не могу поверить своим глазам!