Ян разочарованно вздохнул: его развязанные руки для дела не понадобились, но они смогут насторожить бандитов, когда те станут освобождать пленников от веревок. Тем более что развязывать их стал не Перец, а сам Батя. Положение спасла Ольга.
– Сначала женщин, – кокетливо сказала она и вытянула вперед связанные руки, затем уступила место Марго и, будто невзначай, прижалась к Яну. Машинально, как учил Герасим, она связала Яну руки морским узлом.
– Кто завязывал хлопца?! – взревел Батя, который был человеком сухопутным и морских премудростей не знал. От неумения справиться с веревками мог пострадать его престиж. На шум явился атаман.
– Погодь, – он отодвинул в сторону товарища и быстро развязал узел. – Наверняка Бабник из себя моряка корчит.
– Хорошо, что ты его услал,– подыграл Паше Васька-Перец, – а то бы не все пленницы до завтра дожили.
А девушки поежились, когда контрабандисты дружно заржали: на них повеяло близкой бедой.
Чёрный Паша открыл двери в свой дом и на пороге его буквально остолбенел. Гордостью и украшением его жилища была огромная железная кровать, предназначенная, не иначе, для отдыха великанов. Товарищи атамана, втаскивая этого металлического монстра в дом, наматерились и нахохотались над его приобретением. Теперь Батя, желая угодить другу, не нашёл ничего лучшего, как привязать пленницу за руки и за ноги к тыльной стороне кровати. Он предусмотрительно разул Катерину – в хате жарко! – и теперь она висела на железной спинке, босоногая, как святая, распятая на кресте.
– Господи, – только и смог вымолвить Чёрный Паша, – заставь дурака богу молиться!
Тем не менее зрелище, открывшееся его глазам, потрясало воображение. Природа немало потрудилась, вылепливая фигуру Катерины. Она не была ширококостной, подобно многим селянкам. Вместе с некоторой пышностью форм ступни её ног были узкими и изящными, плечи – красиво покатыми, шея по-лебединому длинной, кожа – хотя и не идеально белой, но живой и нежной, с оттенком топленого молока; её внешность не оставила равнодушным и безумно влюбленного в Ольгу Вадима Зацепина, так что он даже посвятил ей стихи:
Уж как изловчилась в Катюше природа,
Добавив "Коти" 38 в родниковую воду.
Чёрный Паша стихов не знал, но вид висящий Катерины поверг его в экстаз, ему захотелось встать перед нею на колени, что он и сделал, прильнув губами к тонкой лодыжке, и, спеша, освободил ноги от впившихся в них веревок.
Никто и никогда в жизни не целовал Кате ноги. И теперь от поцелуев чёрного человека её ноги как будто зажили самостоятельной жизнью. Как будто по ним снизу поднималось что-то горячее и опасное, как если бы не губы, а какие-то живые существа делали там, внизу, свою разрушительную работу, ломая, как преграду, её презрение, нежелание, стыд. Эти губы поднимались выше и выше, и в местах их прикосновений вспыхивали и начинали пульсировать горячие точки, заставляя её содрогаться и трепетать.