— Э… Через минуту должен начаться «Мондо бизарро». Киномеханик, наверное, уже заправил первую катушку…
— Нет, — сказал киноман и едва заметно улыбнулся. — Я хочу еще раз посмотреть этот фильм. Сейчас.
— Да. Но послушайте… Я имею в виду… Я здесь не решаю. Вы же знаете? Я только работаю за прилавком и ничего не могу сказать о…
Тут любитель кино придвинулся к Эмилиано и коснулся его лица холодными жирными пальцами, отчего подбородок юноши онемел, как ото льда.
На секунду все поплыло перед глазами, и тело окаменело. Потом Эмилиано моргнул и вздрогнул: он стоял за прилавком, а киноман пропал.
«Черт! — подумал юноша. — Подонок прикоснулся ко мне».
Он скомкал салфетку и вытер лицо там, где к нему притронулись чужие пальцы, но все еще чувствовал оставшийся после них холод. Пятидолларовая бумажка лежала на прилавке. Эмилиано положил ее в карман и заглянул в зал.
На экране, расцвеченном сочными чувственными красками, лежали почерневшие трупы, извлеченные пожарными из столкнувшихся автомобилей. «Лики смерти — не шутка, — пояснял диктор. — Все, что вы увидите, произошло на самом деле. Если нервы у вас не слишком крепкие, вам лучше сейчас же уйти…»
Киноман сидел в первом ряду. Эмилиано видел его профиль на фоне экрана. Опять послышался смех, и юноша, отскочив от портьеры и поглядев на свои часы, понял, что почти двадцать минут в его жизни стали черной дырой. Он кинулся наверх, в будку киномеханика. Вилли валялся на диванчике и читал «Хастлер».
— Эй, — сказал Эмилиано, — что происходит? Почему ты опять крутишь эту дрянь?
Вилли уставился на него поверх страницы.
— У тебя не все дома? — спросил он. — Ты же сам пришел ко мне с этим приятелем и попросил пустить картину еще разок. Не прошло и пятнадцати минут. Вот я и поставил снова. И нечего сваливать все на меня. Я со старыми извращенцами не спорю.
— Старые извращенцы? О ком ты говоришь?
— О твоем дружке, — сказал Вилли. — Ему не меньше семидесяти. Бородища как у Рипа Ван Винкля. Откуда только такие берутся?
— Ты… с ума сошел, — прошептал Эмилиано.
Вилли пожал плечами и вернулся к чтению журнала.
Сесиль увидела, как юноша выбежал на улицу. Он обернулся к ней и прокричал:
— Ноги моей здесь не будет. Никогда! Хватит!
После чего кинулся по Сорок второй улице и скрылся в темноту.
Девушка перекрестилась, еще раз проверила замок на двери будки и принялась молиться до рассвета.
Сидевший в первом ряду киноман запустил руку в пакетик попкорна с маслом и набил кукурузой рот. На экране возникали изувеченные тела, извлеченные из руин лондонского здания, которое взорвали ирландские террористы. Он склонил голову набок, с интересом разглядывая кровь и переломанные кости. Видеокамера, которая передавала размытое дрожащее изображение, сфокусировалась на обезумевшем лице молодой женщины, баюкавшей мертвого ребенка.