Стали жить-поживать в новом доме.
Постепенно познакомился с соседями по подъезду. В том числе – с Михеичем. Предобрейший человек! Сейчас он, как сам шутит, на застуженном отдыхе. Смеётся: мол, года берут не только своё, но и чужое, сиречь – его. Вот такой шутник и оптимист! Михеич пожаловался, что с трудом поднимается на четвёртый этаж, попросил обменяться квартирами. Я был не против, но когда узнал, сколько времени нужно угробить на хождение по различным инстанциям для оформления документов, то смалодушничал, отказался.
Неожиданно мы заметили, что дом оседает. Неравномерно оседает – наша сторона быстрее уходит в землю и посередине здание дало трещину.
Мы – к строителям. Те нас успокоили:
– Это естественный процесс: грунт даёт усадку. Через годик-другой он уплотнится и тогда всё войдёт в норму. Потерпите.
Делать нечего, против природы не попрешь, жалоб на неё не напишешь. Ждём, терпим.
А половина здания между тем неутомимо вдавливается в землю. Окна первого этажа уже вровень с тротуаром, можно пользоваться вместо дверей.
Как-то проснулся – темно, как у негра в желудке. Я туда-сюда, выяснилось, что за ночь дом просел на целый этаж. Выходили на улицу через окошко с лестничной клетки второго этажа.
Четвёртый этаж нашей половины дома стал примыкать к третьему этажу соседей. Квартиры Саврасова и Пегасовой оказались смежными. Женщина, понятно, в крик. Побежала в домоуправление. Там пообещали прислать мастера, дабы соорудил перегородку между квартирами… Этот умелец добрёл до нас только через месяц, а к тому времени Саврасов с Пегасовой подружились, нашли полное взаимопонимание и подали заявление в загс, так что надобность в мастере отпала.
Наша половина здания погружалась прямо-таки на глазах. Скоро квартира Саврасова оказалась на одном уровне с квартирой второго этажа, где жили супруги Иноходцевы. Муж взревновал, вроде шекспировского мавра, ходит лютый, похожий на бычину. Саврасов боится дома показаться, у родственников ночует. А тут ещё его невеста в истерику впала: мол, забираю заявление из загса обратно!
Саврасов затосковал, даже седеть начал. Но вот мы просели ещё на этаж и он стал соседом Сбруева, потомственного холостяка. Повеселел. Пегасова тоже отошла. Иноходцев смягчился.
Мы пишем, ходим по инстанциям. Являются комиссии, сочувствуют нам, но ничего сделать не могут – усадка, закон природы. Один лишь Михеич доволен: ведь теперь он, считай, живёт на первом этаже. Крыша-то сравнялась с тротуаром и мы входим в дом через чердак. А я как бы на четвёртом этаже живу, только к нам не подниматься, а спускаться надо. Сильно пожалел, что не обменялся квартирами с Михеичем.