– Позвонить?
– Пока не надо. Пусть переварит наше вмешательство и успокоится.
У дома Монаха они распрощались, уговорившись встретиться завтра в десять, и Добродеев, не торопясь, пошел со двора, а Монах поднялся к себе.
Послонялся по квартире, напился кофе, постоял на балконе, любуясь вечерним городом в огнях и последними сполохами заката. Вздохнул привычно, вспомнив про пампасы и проклятую ногу. Сел за письменный стол и принялся записывать план действий.
В плане было всего несколько строк: «добить» девушку Речицкого – раз; встретиться с Одри, в скобках (без Добродеева), показать фотку Ляли, – а вдруг она ее знает, вращались в одних кругах как-никак, и заодно расспросить про Анфису – два. Посмотреть на Диму Щуку – три. Пока все.
Дмитрий Щука… Или лучше Димитрий. Димитрий Щука. Как звучит, а? Художник, пьяница, бузотер. Добродеев сказал о нем что-то… что? Или это был Иван Денисенко?
Монах задумался. Он, Монах, сначала не врубился, потом сообразил, но отвлекся и тут же забыл.
Что же было сказано? Пришел на выставку пьяный, добрал шампанским, всех обругал, но не дрался. Хвастался. Потом уснул на диване.
Что же это было? И к Ондрику пришел… полюбоваться «Голубой женщиной»?
Полюбовался, что называется. Со скандалом и битьем посуды.
Интересно, что он сказал бы про Марка Риттера? Назвал бы мазилой? Однозначно.
Ладно, прервал себя Монах, так можно додуматься до чего угодно. Нужна информация. А ее нет.
Значит, работаем с тем, что есть, и проникаем в суть, возможно, не до конца осмысленную.
Он достал из стола флешку, переданную мэтром Рыдаевым.
Ему казалось, он знает запись на память, все девять минут. Если камера записывала всю ночь, скажем, с двенадцати до прихода Реброва, то это несколько часов.
Видимо, Ребров сделал копию с оригинала, выбросив длинноты, когда ничего не происходило, оставив самый смак.
Монах смотрел видео уже в который раз. Красивая девушка! Изящная, стремительная, гибкая… Длинные светлые волосы, смеется, запрокинув голову; отталкивает Речицкого, он в ответ бьет ее по лицу. Сволочь! Хватает ее, она отбивается. Подонок! Провал. Дальше он целует ей руки и просит прощения. Помирились. Все равно подонок!
Запись плохая, Речицкий узнаваем, потому что они его знают. Его лицо, полное ужаса; он мечется, собирая вещи. Она лежит, разбросав руки, полуприкрытая простыней, зловещие черные пятна на белом… Жаль, нет сцены убийства, не повезло. Других сцен, возможно, тоже нет, но они не суть важны. А тут дефект на самом интересном…
…Монах уснул около трех утра, а в восемь его разбудил звонок Добродеева.