– Это называется – ловушка для дурака. Ты попался в неё, с чем и поздравляю. А теперь у делу.
Словно позабыв, продолжая поигрывать микромагнитофончиком, незаметно включил его на запись.
– Битый ты парень, а попался на мою уловку. К твоему сведению, придумал эту, и многие другие подобные «шуточки», мой сын. Звали его Томасом. Не слышал? Убит он. Таким же подонком, как и ты. Кацманом. Кстати, что ты знаешь о нём?
Дэвид покачал головой:
– Ничего.
– А ты напряги память. Если выудишь что-то ценное для меня, то это тебе зачтется: буду относиться к тебе более лояльно. Ну?
– Микаэлем его звали.
– Вот видишь, кое-что уже вспомнил. Продолжай в том же духе.
– Я не знаю его, и не знал никогда. Слышал это имя, но давно, что был такой, но куда-то смылся от фараонов. Вот и всё.
– А ничего более не ведаешь?
– Клянусь!
– Тогда тебе не повезло, Бенхольм, сильно не повезло. Правда, ещё есть немного времени для воспоминаний…
– Я сказал всё, что мне известно.
– Нет, не всё. Вернёмся к нашим баранам: я жду ответа на свой вчерашний вопрос: кому ты подготовил бомбу?
Внешне Дэвид стал похож на затравленного койота.
– Назови мне этого человека. Кто он? Или – кто они? Кто?
Дэвид молчал, учащённо дыша.
– Вижу, говорить не хочешь… Между прочим, подонок, полсотни лет назад в этих краях гремело имя Гомеса Карреры. Слышал? Ну, конечно же, слышал! Его имя наводило страх чуть ли не на всю Калифорнию. А вспомнил я о Каррере потому, что он славился умением допрашивать пленников, никто и ничего не мог от него утаить. Так вот, когда упрямцы молчали или запирались, то Каррера простреливал упрямцу стопу. Задавался вопрос и если не следовало ответа, то также он поступал с соседней ногой. Затем перебивал ноги в коленях, руки – в локтевых суставах. Мог он пулей превратить в лохмотья уши, отстрелить нос и то, чем ты так любишь пользоваться в постели со шлюшками. – Дик кивнул на широкую тахту, оформленную в стиле «сексодром». – А завершал допрос Каррера выстрелом в сердце или в лоб между глаз. Стрелял в упор.
По лицу Дэвида заструился холодный пот.
– Видимо, молчун, придется мне прибегнуть к способу старого Карреры. Все дальнейшие претензии адресуй себе.
– Я ничего не знаю! – вырвался крик у Дэвида. – Не знаю! Это были совершенно незнакомые мне люди! Я их прежде никогда не видел! Клянусь!
– Не верю, Бенхольм.
– Могу поклясться чем угодно!
– Если даже это так, то тебе вторично не повезло: поведай ты мне хоть что-нибудь существенное про Кацмана, то я бы воспользовался более гуманными методами допроса, а так- увы!..
– Не знаю я о нём ничего! – заплакал Дэвид. – Действительно ничего не знаю.