На рыбной ловле (Толстой) - страница 4

Иван Степанович покрутил носом. Набил новую трубочку и некоторое время укоризненно глядел на поплавок. 

— Портного он самолично арестовал на базаре, а к вечеру, глядим, портной опять идет за речку. Откупился. Издали погрозил кулаком. С тех пор его не видали до самой осени. Раз, как-то, вечером, уже в ноябре, возвращаюсь я домой, несу паек: дюжину костяных пуговиц и воблу. Ветер бьет с ног, тьма, гололедица. За рекой в лесах, — бух, бух, — пушки стреляют. Жуть. Гляжу, — у портного сквозь ставни брезжит свет. Дай, думаю, керосинчику попрошу. Вхожу в сени. Вдруг Федор Константинович, как зверь, выскакивает из двери босиком, зубы все видны, волосы дыбом, в руке топор. «Уходи!» «Батюшка, — говорю, — Федор Константинович, ведь это — я!» «Уходи, — отвечает мне тихо, — уходи, зашибу до смерти». Я ушел. Время такое, что никому не пожалуешься. В эту зиму Федор Константинович брал кое-какую работишку, но в избу, боже сохрани, никого не пускал. Сидел запершись. По вечерам, иногда, слыхали в избенке его — топот и смех. Кто-то там плясал, бил в ладоши и смеялся так, — мороз продирал по коже. Под самый сочельник подходит ко мне на улице дьякон с салазками, — тот дьякон, который впоследствии в леса ушел, главным образом, от принудительных работ: выгоняли его по ночам пороховые склады караулить. Дьякон мне говорит: «идем в исполком, донесем на портного», и рассказал, какие чудеса у него видел в щель, сквозь ставни. Мы пошли в исполком. Изба натоплена. В красном углу под Марксом сидит матрос, секретарь, и пишет, — всю голову себе своротил, — пишет. Поглядел он на нас подозрительно: — Вы по какому делу, граждане? — Заговор открыли, — говорит дьякон. Секретарь сейчас же перо положил и баночку с чернилами заткнул, прищурился: — Вот как? — интересно! — Портной, Федор Константинович, живет с гидрой, — говорит ему дьякон. — Как с гидрой живет? — А так и живет. Хорошо вы блюдете рабоче-крестьянскую власть. — Тут дьякон сел на лавку, стал обирать сосульки с бороды. — Так-то вы блюдете… У вас под носом человек содержит гидру, питает ее, по ночам они пируют, пляшут, хохот такой — на улицу страшно высунуться. — Да какая гидра, гражданин? Не может быть у нас гидры, не полагается, это суеверие. — А такая она гидра, — отвечает дьякон, — мордастая, сытая, ходит в валеных калошах, в платке с розами. Гидра обыкновенная. Наделает она вам бедов. Секретарь крикнул: «Товарищ дежурный»… В дверь влетело морозное облако и появился высокий человек, солдат головой под самые полати, в ватной шапке, весь обмотанный попонами, ружье на плече дулом вниз. Секретарь приказал ему арестовать портного и того, кто у него находится в избе. Солдат этот пошевелил замороженными валенками, посмотрел на секретаря, взял ладонью нос, поправил как-то его в сторону: «Ладно, говорит, арестуем». И ушел. А время было, — ночь. Луна яркая, снега невиданные завалили город по самые окна, бело и сине. Мы ждем. Вдруг — выстрел. Секретарь вскочил, помянул некоторые слова особого содержания и с револьвером кинулся на улицу. Я и дьякон — за ним. Вязнем в снегу по пояс, подбегаем к портновой избе. Окошко раскрыто настежь, напротив стоит высокий солдат в попонах, шапка у него упала, губы трясутся. Мы кинулись в избу, — на столе горит жестяная лампа, на кровати, на печке, на лавках — тряпье, сухие какие-то шкурки, балалайка валяется, пахнет душно, сладко, болотом и печеным хлебом. Около кровати ввернута в стену железная цепь. Обитателей нет. Солдат оправился и говорит: — «Выходить они добром не хотели, я в ставню и пуганул из винтовки, тут же окно раскрылось и в него вылетела голая женщина, и — прямо на меня, схватила за плечи, в лицо, — ха, ха, ха, — засмеялась и побежала вдоль по улице, по сугробам. Красивая баба, сытая, белая, на морозе так и горит. А за ней выбежал мужик, портной, кричит: „Машка, Машка, ты куда?“ — а она уж около горелых амбаров опять — ха-ха-ха, на всю улицу. Мы побежали по следам, заворачиваем к речке и видим: по льду к Черному Яру летит белая фигура, подпрыгивает, руками плещет. Луна высоко, видно ясно. За ней бежит портной с топором. И мы слышим: „Машка, Машка“… А она — ха-ха-ха… „Машка, остановись, гадина“… Она — хохочет, как жеребенок. И — вдруг пропала, точно под лед ушла. Портной остановился, бросил топор. Мы подбегаем. Он обернулся к нам и полез вперед ногами в прорубь. Секретарь — вот-вот за волосы его схватил. Портной только зубами скрипнул, ушел под воду. А хороший был портной…» Вот какая у нас произошла история, а никто не верит, кричат — дурак, дурак.