Фалалей поднял обе коленки и, закатившись смехом, проговорил:
— Рядом с вами Валерьян Семиразов живет — литератор. Да нет, лучше я его самолично представлю.
И Фалалей убежал, шаркая ногами. Прошка стал потягиваться и кряхтеть, думая, как приятно будет жить в этом тепле с таким добряком Фалалеем… Представить только — какую благодать можно найти в туманном Петербурге!
— Сбор друзей! — закричал Фалалей, втаскивая за руку Семиразова. На этом еще молодом человеке от худобы болтался коричневый, в клеточку, сюртук, спереди срезанный. — Знакомьтесь. И знаете что? На радостях слетаем-ка в кабачишко…
— Здравствуйте, — проговорил Семиразов, гнусавя. — Извините, что он меня притащил; вам, быть может, неприятно видеть меня? — Криво усмехнувшись, он заложил руку за борт и попятился.
— Что вы, — забормотал Прошка, — я ужасно рад и вообще доволен. — Он поглядел на Фалалея и вдруг радостно хлопнул его по спине: — Ей богу выпьем, а?!
Но Фалалей, вместо радости, как-то очень странно, пристально поглядел на Прошку и проговорил:
— Это я припомню.
— Ладно вам, — молвил Семиразов уныло, — спина не отвалится.
Но прошло довольно времени, пока восстановилась прежняя веселость. Наконец Прошка надвинул на уши студенческий картуз и кинулся к двери: — Вы меня подождите, я за единый дух в клинику за чемоданом слетаю. — Побежал по коридору и запутался в дверях. Но здесь случилось приключение, которое и затемнило сознание его до самого конца.
3
В коридор выходило много дверей; одна из них была полуоткрыта; думая, что она-то и ведет в прихожую, Прошка распахнул ее совсем и остановился, от удивления вытянув шею.
Перед ним была небольшая и затхлая комната; под потолком в ней горела лампа, освещая две странные фигуры, неподвижно сидевшие у стола, они держали в руках по стакану. В одной из фигур, которая сморщилась, как бы готовясь чихнуть, узнал Прошка Семиразова; другой же был Фалалей. Закинув голову, он смеялся; но движений не было, звуков не было слышно, будто все застыло.
Ничего не понимая, Прошка зажмурился, а его в это время схватили за плечи, вытащили в коридор, хлопнули дверью, и голос Фалалея над ухом прошипел:
— Что вы за нахал такой, в самом деле… Говорю вам, что я это припомню…
Молча высвободился Прошка из его рук, поспешно ушел на лестницу и, уже на дворе, набрал полный рот желтого туману, закашлялся, пробормотал:
— Вот неприятность.
Действительно, все, чего не понимал Прошка, казалось ему неприятным и враждебным. Читая, например, современные стихи, чувствовал он неудобство и сердился, словно автор водил его, завязав глаза, по улице, где лягались лошади.