Я смотрел на отца и очень надеялся, что ослышался. Я никогда не претендовал на графский титул, никогда и в мыслях не посягал на права Робина, так почему от меня требовали письменного подтверждения верности? Но, выдворив Эдрика, отец с досадой сказал: «Да, мой мальчик, пойми меня правильно! Необходимо, чтобы ты принес Робину вассальную присягу и официально отказался от претензий на титул и владения, хотя, конечно, у тебя будут свои земли».
– Вилл, он не хотел оскорбить тебя! – быстро сказала Марианна, у которой сердце сжалось так, словно она присутствовала при том разговоре отца с сыном. – Граф Альрик желал избежать междоусобицы, которую могли затеять его враги, воспользовавшись твоим старшинством и законными правами Робина! Рождение вне брака не является непреодолимым препятствием к наследству, особенно если претензии подкреплены старшинством. А признание тебя полноправным сыном и Рочестером почти уравнивало вас с Робином в правах.
– Да, это так, – подтвердил Вилл, и его лицо исказила гримаса горечи и сожаления. – Позже я осознал, что отец сумел бы мне все объяснить, не ранив при этом мою гордость. Сумел бы, не вмешайся Эдрик, который всегда и во всем видел во мне соперника Робина. И отец попытался объяснить, но было поздно. Я оскорбился до глубины души и закусил удила. Я встал, отвесил отцу глубокий поклон и холодно сказал: «Милорд! Я глубоко признателен, но вынужден отказаться. Я не нуждаюсь ни в вашем имени, ни в гербе, ни в любых прочих милостях, если они исходят от вас. Чтобы у вас впредь не возникали сомнения в моей верности вам и вашему законному сыну, я немедленно возвращаюсь к матери в Локсли и стану землепашцем, поскольку воина, угодного вам, из меня не получилось».
Я пошел к дверям, дрожа от гнева и обиды. Отец приказал мне вернуться, но я только оглянулся на него с порога и бросил ему со всей безжалостностью, на которую был способен: «Я устал быть вашим ублюдком, милорд. Лучше мне оказаться последним в Англии нищим, чем и дальше оставаться бастардом вашей светлости!»
Глаза Вилла внезапно повлажнели, и он запрокинул голову, прогоняя непрошеные слезы.
– Какое у него было лицо! – прошептал он охрипшим голосом и поморщился от невыносимой душевной боли. – Словно я ударил его! Я бросился в конюшню, оседлал коня и взлетел в седло. Не успел я пришпорить лошадь, как за мое стремя схватился Робин. «Куда ты, Вилл?! – спросил он, догадавшись по моему лицу, что произошло что-то неладное. – Куда ты? Ведь уже ночь! Что случилось?!» Он был ни в чем не виноват, он любил меня, и я любил его, он ничего не знал о моем разговоре с отцом, о словах Эдрика!