– Не так давно я как раз упражнялся в каллиграфии, – ответил ему король.
Пока бывший правитель одного из крупнейших государств Европы переписывал текст с листка на пергамент, Яков Пануриш в полном молчании застыл рядом с королём. Он был настолько недвижим, что казался не живым человеком, а мраморным изваянием, закутанным в человеческие одежды. Он внимательно следил за пером в руке Станислава Августа. Не каждому доводилось видеть короля, самолично переписывающего текст с бумаги на пергамент. Чёрное перо поскрипывало и оставляло буквы, складывающиеся в слова.
Наконец, король закончил и, оставив перо в чернильнице, поднял голову на своего гостя.
– У Вашего Величества прекрасно получилось, – сказал Пануриш, слегка поклонившись. – Готово ли место для дара?
– Да, – ответил Понятовский, – оно там, – он махнул рукой в сторону одной из дверей зала.
Встав из-за стола, он направился туда куда показал рукой. Король открыл двери, из-за которых был виден выход в здание часовни соединенное с овальным залом коридором.
– Нам нужно действовать быстро, – сказал король.
Пануриш и Понятовский прошли в дальний конец помещения, там виднелся маленький столик. Сдвинув его собственными руками, король приподнял доску, на которой столик стоял, и взгляду монарха открылась глубокая яма. На дне ямы лежал деревянный ларец, без каких либо украшений.
– Всё так, как должно быть. Здесь и следует оставить дар. Нужно будет распорядиться, чтобы слуги скрыли все следы, тщательно заделали пол. У вас же ещё есть несколько доверенных слуг, Ваше Величество?
– Да, ещё есть.
Собеседники вернулись в овальный зал. За дверями послышалась русская речь и бряцанье шпор.
– Конвой… – проговорил Станислав Август, грустно посмотрев в окно.
Король помедлил в нерешительности ещё мгновенье, а затем обернулся к Пануришу, стоявшему в двух шагах.
– Те, кто должны знать – будут, в том числе какие-то евреи? – спросил король.
– Да.
– И последнее, что вы должны сказать мне. Я просил императрицу за свой народ, я не могу забыть свой долг перед ним. Россия победила. Нашей былой независимой Польши – больше нет. Я знаю, что вам известно будущее страны, и моё будущее тоже. Так вот, ответьте мне, я хочу знать: что будет с моей родиной? – король говорил всё быстрее, – и ещё одно: я умру в Петербурге?
Пануриш посмотрел на короля в упор. Его взгляд был непроницаем. Он сложил ладони вместе, казалось сейчас он начнёт уговаривать короля не просить его ответить на эти вопросы. Бледное, лицо Понятовского, было совсем не похоже сейчас на лицо некогда могущественного монарха. Перед Яковом был проситель. Разведя ладони в стороны, Пануриш сказал только два слова: