На складе одновременно получали обмундирование только два солдата. Остальные ожидали своей очереди, или наоборот, дожидались, когда получат другие, в фруктовом саду напротив склада.
– Ну что, Куделин? Послужим вместе? – Младший сержант Мартышкин подошёл сзади и положил мне свою худую руку на плечо.
Я по дворовой привычке резко повернулся через противоположное плечо и принял боксёрскую стойку.
– Ого, да мы боксёры! – Он непонятным движением схватил мою левую руку и легко завёл её мне за спину.
Плечо прострелила боль, но сдаваться я был не намерен, хотя руку было и жалко – положение было патовым. Обида подкатила под горло, так как в мозг плеснуло понимание: сила ни при чём, главное – умение!
– Саня, оставь мужика. Чего привязался?! Помнишь, что Гарик сказал?
– А я его не бью, а преподаю урок самообороны. Правильно, боец? – Он приподнял мою руку вверх, и я готов был упасть на колени.
– Правильно! – закряхтел я, согнувшись пополам.
– Отпусти, не ломай! – вступился сердобольный Ипполит.
– Живи! – Мартышка, чуть толкнув бедром, отпустила руку, и я свалился на землю.
Опыт ведения боя явно был не в мою пользу, и потому, вскочив, я не стал нападать, а, отойдя на безопасное расстояние, принялся отряхивать прилипшие к штанам и кителю былинки.
– Ты откуда такой борзой? – Мартышкин скалился улыбкой Гуимплена.
– Из второго взвода четвёртой роты. – Мне претило разговаривать с этим самодовольным уродом.
– Ты дурака-то выключи! Спорнём! Ты с Урала!?
– Ну. – Если я обижен, меня разговорить очень трудно.
– Чё ну? Баранки гну! Я из Челябинска! А ты? – Саня был очень настырен, его язык болтался, как пионерский галстук на ветру, и я привожу только выдержки, а не весь его словесный понос.
Обида, закравшаяся в душу, стала быстро пускать корни. Я закрылся в себе, но для виду старался что‑то внятно отвечать. Ему не удалось меня разговорить, но главное я для себя вынес – мы земляки, только он с южного Урала, а я со среднего. Южные все говоруны, а наши парни расположены более действовать, а не болтать.
– Да ладно, не обижайся, – он прижал меня правой рукой и постарался растрясти, – мы же с тобой земляки, а какие между земляками могут быть обиды?
Я бережно лелеял свою обиду, не позволяя лестным словам Мартышки проникнуть в сердце, чтоб не поранить её, пока она не окрепнет.
– А вы откуда? – Я обратился к Ипполиту, чтоб навязчивость Сани хоть немного спала.
– Я житель Пензы! – Гордости в словах не было, скорее, скромность или даже стыд.
– А вы суржанин или пензяк?
Глаза его широко раскрылись.
– А ты бывал в Пензе?!