– Что ещё спрашивал?
– А, да. Про семью, значится, спрашивал. Получаю ли я льготы, что бы я сделал, если бы снова смог ходить, как в молодости.
– И конечно же вы ему сказали, что сразу сопрёте воротнички?
– Ну что ты, начальник, я ж не могу так сказать. Да и мне тогда не хотелось. Я просто мечтал вновь пройтись по вечерней Москве, с красивой барышней под ручку, без той проклятой коляски. Побегать утром. По порожкам походить.
– Расскажите, как он вас вылечил? По щелчку пальца?
– Нет, товарищ особист, он снял с себя какую-то безделушку, похожую на кристалл, положил её мне на руку и что-то прошептал, не отрывая от меня глаз, потом поводил по ногам. Жутковато было, если честно.
– Больше ничего не делал?
– Нет. Сказал, что сеанс окончен. Ещё добавил, что на следующее утро я почувствую изменения. Также настоятельно просил не возвращаться, не присылать ему что-то в знак благодарности, и никому не говорить о существовании кабинета.
– Не понимаю, он сказал никому не говорить, а сам поместил объявление в газету. Что-то не сходится… – прищурившись, сказал следователь.
– Так вот. Я ему этот вопрос и задал, на что он мне сказал, что его сами найдут те, которым на самом деле нужна помощь. Загадочно это всё как-то…
– Хорошо. Что-нибудь странное вы заметили, когда были в его кабинете?
– Ничего. Выглядел он прилично, заумно, доверительно. Ему, наверное, как и мне, лет шестьдесят. Везде висели какие-то грамоты, благодарности, медали. Фотографии были, да. Даже с Брежневым!
– Вот оно как… Дело обретает серьёзный поворот… – задумчиво сказал Волков, затягивая сигару.
Наступило молчание. Спиридон до последней капли налил коньяка, выдохнул, и залпом выдул всё содержимое стакана. Следователь, видя, что допрашиваемый скоро достигнет кондиции, в которой даже с крысой было бы разговаривать куда результативнее, задал несколько последних вопросов:
– Вы у него ничего не пили? Ничего он вам не подсыпал, не давал? Гипноза не было?
– Э-э-э… Нет, гражданин начальник, ничего не было, – ответил Степанов, частенько икая что есть мочи. – Хороший у вас коньяк, мы у немцев тоже его со складов захваченных тырили.
Спиридон даже сидя на стуле начал пошатываться. Волков кивнул дежурному, тот поднял подозреваемого и потащил к выходу.
– Спиря, ты точно ничего странного не помнишь? – в надежде спросил особист.
– Начальник, одно только помню, в его комнате всегда горел красный свет. Не обычный, а красный, аж в глазах резало, – невнятно ответил герой-освободитель и уснул, оперевшись на сержанта.
– Красный свет… Это уже интересно, – вслух сказал Волков, собрав все свои вещи в дипломат. – Очень интересно.