– Родился ты без отца. Мама одна воспитывала. Угу… – принялся читать личное дело следователь. – Ах вот оно что, олигофрения средней тяжести. Значит, появился на свет ты у нас «особенным». Гражданка Пуговкина призналась в чрезмерном употреблении алкогольных напитков во время внутриутробного развития плода.
– Хватит! – задёргался на стуле обвиняемый.
– Значит, судьба у тебя была нелёгкая. Рос ты со слабоумием, но мама тебя выходила. Потом ты у нас попал в спец класс для детей со слабым развитием. Что ж, там ты демонстрировал неплохие показатели среди остальных, судя по выпискам врача. В твоём случае поставили утешительные прогнозы, надо же…
– А чего это вы удивляетесь, а, товарищ майор?! Я выгляжу каким-то уродом?
– Почему же, у тебя почти нет каких-то следов болезни. Наверное, в младенчестве и дошкольном возрасте они стали пропадать. Что же с тобой было дальше, Пуговкин? – продолжил читать следователь, перелистнув страницу.
– Она меня унижала и била! И в школе тоже! – признался допрашиваемый.
Гробовский вызывал только жалость. Его потерянные глаза набирались слезами на фоне краснеющих белков. Его память воспроизводила неведомые никому отрывки, вспоминая которые он зажмуривал глаза.
– Такое происходит часто, в школе дети слишком жестоки, но почему тебя била мать?
– Она считала меня проклятием! Как только она меня видела, она вспоминала об отце, который от неё ушёл, как только она забеременела мной! Видимо, мама думала, что, избивая меня, она наносит удары и ему.
– Если бы я не знал, кто ты, то я бы даже тебе посочувствовал, – сказал Волков.
– Не надо мне сочувствовать! Я не хочу больше давать показания, лучше расстреляйте!
– В итоге ты успешно закончил спецшколу. Попытался поступить в институт, но показал очень слабые знания. Хотя, всё-таки ты смог отучиться на слесаря. Значит, моторика у тебя тоже восстановилась?
Убийца молчал и ненавистно смотрел своими чёрными глазами на Николая Алексеевича. Ему казалось, что следователь вместо допроса занимается сплошным унижением и надсмехается над его бедной судьбой.
– По-прежнему ты жил с матерью. Не был женат, подрабатывал на заводе. Теперь я знаю, что ты вырос с неизлечимой психической болезнью, которую смог частично победить. Многие в твоей ситуации так не выкарабкиваются. Если бы ты ценил хотя бы это, то может быть и не думал о своей «ничтожности», как ты говорил.
– Я и был ничтожен! Я хотел, чтобы меня узнавали, не считали меня отсталым, чтобы моя мать не косилась на меня всю жизнь, а начала бы мною гордиться!
– Так убийствами ты не только загубил свои мечты, но и свою жизнь. Ты ведь это понимал?