Посидели молча. Но от мысли о баранине Арефьева, видимо, не могла избавиться, да и не хотела, так как была человеком упрямым и своевольным, что запало в голову — вперед! Она вытащила из чулана большую клеенчатую сумку и достала кошелек:
— Ладно, — сказала смиренно. — Все равно это будет дешевле, чем на рынке.
Панковы жили недалеко, но улицы развезло, и у Маши опять стали протекать ее зимние замшевые сапоги.
— Ладно, не разувайтесь, вы же только на кухню... — сказала жена Панкова, высокая худощавая женщина в застиранном халате и растрепанными по поводу воскресенья волосами, чуть испорченными химией.
На кухонном столе громоздились куски мяса в оберточной бумаге.
— Сколько? — выдавила из себя Арефьева все-таки с некоторой неловкостью.
— Костя! — громко позвала Катя Панкова. — За сколько отдавать?
На пороге показался Панков в деловом своем пиджаке, наброшенном на бумазейную рубашку, и домашних мятых брюках, но на кухню не вошел, а как бы только мелькнул, только показался:
— Привет, девочки! Четыре семьдесят, наверно...
— Костя! — опять громко позвала Катя Панкова. — А на рынке сколько?
— На рынке уже пять, — откуда-то из соседней комнаты отозвался Панков.
— Так ведь... — растерялась Арефьева, — оно лежало уже...
— Оттепель-то пока одна ночь, даже не разморозилось.
— Когда вы покупали, оно дешевле было, — все еще сопротивлялась Арефьева.
Лицо у Кати Панковой было глухим и непроницаемым.
— Так Костя сказал.
Короче, взяли по кусочку. В большой клеенчатой сумке они перестукивались довольно сиротливо.
На лестнице, а потом уже выходя из подъезда, они встретили общих знакомых.
— За барашком топают, — заметила Арефьева и добавила скорее грустно: — Сколько они у меня отбивных-то сожрали, они мне три кексика, а я им — отбивные...
И хоть в свое время этого барана Панков купил не намеренно, а просто — по случаю, и оттепель эта ударила тоже неожиданно, но история эта явилась для него, возможно, как некое указание, знак свыше, что-то изменилось в его подсушенной профсоюзной деятельностью душе (впрочем, не всегда и там он был чист на руку), что-то щелкнуло в мозгах, вырываясь на свободу, только не прошло и семи лет, как стал он настоящим колбасным королем.
Первый брак Маши Александровой был гостевой. Она встретила этого своего первого мужа в недальней командировке, для него она была дальней, в гостинице стандартного районного типа, в зеленом городке на большой реке. Они сразу понравились друг другу, и все понеслось очень быстро.
От дверей номера несло туалетом, от умывальника — застоявшейся водой и ржавчиной, от шкафов — рано состарившимся, влажным деревом, недостиранные простыни пахли хлоркой, кровать дико скрипела, по утрам прямо под окном, очень рано, какой-то мужчина громко разговаривал и матерился. Но прекрасна была река, несшаяся наперекор всему откуда-то и куда-то, и деревья над рекой, с пышными зелеными шапками, и высокое небо надо всем этим... Огромный мир, застывший в полдневной торжественности солнца.