— Как там Цыган? — спросила Маша.
— Так убили ж Цыгана. Убили. — Зина помрачнела. — Пришлые какие- то, залетные. Подстерегли вечером... У него ж денег — полные карманы, у нас его любили, баловали. Может, нечаянно убили, может, чаянно, кто разберет. Мужички наши собрались, быстро вычислили — кто, сами разобрались, по- своему... Милиция даже дела не заводила.
— Пел хорошо, — сказала Маша.
— Пел, да... Как бог. Я в Большом была, в Большом хуже поют. И все толстые... А ведь и он непутевый был... Выпьем, что ли... Помянем... Давай, залезай на кровать, не жмись, — и Зина плеснула коньяк в ее бокал. — Выпьем, за жизнь нашу крученую-верченую! За непутевых! Я непутевых люблю. Непутевому и дам.
Когда в номере появился Коржанец, Маша спала, прислонившись к теплому, мягкому Зининому боку. Зина мечтательно смотрела в потолок.
— Тише! — прикрикнула Зина на мужа. — Не видишь — человек спит!
Домой Машу отвезли на машине Коржанца. Тит, чертыхаясь, добирался поздним автобусом.
На другой день он обрушился на Машу с упреками.
— Как ты могла! В рабочее время!
А потом стал жаловаться, с каким трудом в темноте и без очков искал автобусную остановку. Конечно, ни о каких деньгах для Рериха и речь не шла, Коржанец даже говорить не захотел, когда всплыло это имя. Но не это удручало Тита и вызывало досаду, а сам Коржанец — его новое величие и возможности.
— Ведь был у нас в группе самый посредственный, — говорил он Маше почему-то шепотом. — Даже книг не читал. Посредственный, но шустрый. После диплома сразу на Север рванул. Здесь конкуренция, а там попросторней, еще и надбавка. И вот ты смотри! Ты смотри! Кто бы думал!
Рерих заходил к Титу в редакцию еще не один раз, отнимая много времени. Тит мучился, страдал, но отказать ему не мог, — Рерих ему нравился, хотя бы как его противоположность, как нечто недостающее, которое и было в самом Тите когда-то, в молодости, но потом угасло в житейской рутине, под бременем обстоятельств.
Тит был уже человеком системы. Он воспринимал ее органично, как данность, как погоду на улице, без малейшего раздвоения, хоть и подшучивал вместе с другими, ведь был человек неглупый, над своей древнейшей профессией.
Он прожил холостяком и немного сибаритом. Ходили слухи, что по молодости жил он с женщиной на десять лет старше себя, но, возможно, это были слухи. Любил читать военные мемуары, о какой-нибудь крымской кампании, в которой участвовал еще Лев Толстой, был осведомлен лучше иного специалиста. Возможно, это была какая-то сублимация.
Прошел месяц, и Тит с удивлением сообщил Маше, что Коржанец согласился быть спонсором Рериха.