– Отче… я вот еще что хотел… – Милован вдруг засмущался. – Ты с Голубой поговори… всякое ведь может случиться. В следующий раз Бог может и не спасти. Хоть и невеста она мне и люба, но скажи ты ей Христа ради, что жених я для нее ноне не больно завидный, а она девица молодая совсем. Потому не хочу я ее ничем связывать. Жив останусь – все будет, как решили, а если убьют – ничем она мне не обязана…
– Не знаю, как тебе и ответить князь, – чуть помедлив, отвечал священник. – Я то могу эти твои слова Голубе передать. Но боюсь, как бы хуже не было. Она еще не в тех годах, чтобы одним разумом жить, она пока что сердцем думает. Ты уж прости, но ничего я ей передавать не буду. Как Господь даст, так оно и будет. – Священник замолчал, вопросительно глядя на Милована. Но тот тоже не знал, что возразить отцу невесты, и тот двинулся к выходу. – Ладно пойду я. – Но у двери священник обернулся. – А может нам всем загодя на болота уйти, и бабам и детям и мужикам и оружникам? Ну, придут татары, пожгут все тут, да и уйдут. Зато мы весь народ сохраним.
– Да нет отче… И так я тоже думал. Всем нам там и не поместиться и не прокормиться. Сбегов вон уже больше сотни прибежало. Да и село татарве без бою сдавать не гоже…
Бурундай торопился, так как получил уже приказ Джихангира – немедля вести все подчиненные ему тумены к городу Торжку. Под Торжком дела у монголо-кипчакского войска складывались не очень хорошо. Город с налета взять не удалось и отсутствие сразу четырех туменов не могло не сказаться. Но выступить сразу, как только догорел погребальный костер не получилось – запасы продовольствия и особенно сена для лошадей, тех что захватили в бывшем лагере коназа Гюрги, оказались явно недостаточны. Пришлось рассылать отряды фуражиров во все стороны. Но все близлежащие деревни и села полностью обезлюдели. Довольствоваться приходилось редкими полузаметенными снегом стогами, да соломой, что растаскивали с крыш брошенных изб. Такая ситуация напрягала и злила темника. Но куда в большей степени он переживал о больших потерях. За ним неминуемо придется ответить перед Джихангиром. Из четырех туменов только тумен Едигея потерял сравнительно мало воинов. Более того, если бы не досадные потери в тысяче Мансура, тумен Едигея, как будто вообще не воевал, а совершал нечто вроде легкой степной прогулки. Особенно большие потери были у Карачая и Чайбола. Основная причина тех потерь заключалась в том, что оба темника так и не смогли согласовать свои действия. И если бы не подоспевшие две тысячи Едигея, ударившие в тыл орысам, вообще неизвестно, чем бы то сражение закончилось. За такое следовало бы наказать строптивого Чайбола, отказавшегося выполнять приказы назначенного старшим темником Карачая. Но Бурундай понимал, что лично ему это сулит очень большие неприятности по приезду в ставку Джихангира.