Алтан с остатками тысячи Мансура догнал Бурундая уже в разоренном Торжке, когда темник готовился к аудиенции у Джихангира, чтобы преподнести ему голову побежденного коназа Гюрги. Услышав рассказ Алтана, Бурундай как будто не очень опечалился гибелью Мансура, куда больше его потрясло другое:
– Сколько, говоришь, ты привел людей!?
– Сорок три человека, – опустив голову, повторил Алтан.
– Сорок три из более чем полутысячи!? – Бурундай встал с коврика, на котором сидел с таким лицом, что, казалось, вот-вот кинется на отшатнувшегося в страхе сотника.
– Мансур был молод, горяч, моих советов не слушался. Он сам повел воинов на приступ, потерял много людей и погиб, – торопливо оправдывался Алтан.
Бурундай едва сдерживал гнев на его худых щеках ходили желваки. Он уже предвидел, что о разгроме отряда Мансура наверняка станет известно в окружении Джихангира и дойдет до него самого. «Хоть бы этот Алтан приехал двумя днями позже», – невольно подумал Бурундай, предчувствуя, что за разговор его ожидает завтра во время аудиенции. Да, некое внутренне чувство не позволяло ему желать военной удачи Мансуру, но в то же время он не мог поверить, что его бывший любимец и выдвиженец так бездарно командовал, что потерял девять десятых своего отряда.
– После гибели Мансура сколько воинов осталось под твоей командой? – решил уточнить детали Бурундай и упер в Алтана проницательный, давящий взгляд.
Алтан напрягся, на его лбу выступили капли пота. Ему хотелось сказать, что все воины погибли там у орыссого села… Но сотник понимал, обман наверняка будет раскрыт и за это ему точно не сносить головы.
– Я увел от этого проклятого села орысов три сотни, – Алтан сказал правду.
– Как… а где же они, если с тобой пришли только сорок три! – гневно воскликнул Бурундай.
Алтан повалился ниц и, жалобно скуля, стал не то просить, не то причитать:
– Пощади… я сделал все что мог. Там все было против нас, все орысские боги и мангусы помогали этому коназу. Он устроил засаду на нашем пути, завалил дорогу деревьями и с двух сторон поражал нас стрелами. Нам некуда было деться, с одной стороны высокая гора, с другой лес с непроходимым снегом… вырвались только те, кого я привел…
Наказывать сотника Бурундай не стал, да уже и не мог. Ведь в момент возвращения в стан Джихангира, он уже не являлся начальником для темника Едигея, в подчинении которого находился Алтан. Здесь Бурундай имел власть только над своим туменом.
Монголо-кипчакское войско отдыхало после взятия Торжка. Брали этот небольшой город целых две недели, куда дольше, чем большую Тверь и еще больший Владимир. Бату-хан данным обстоятельством был весьма раздосадован. Он не мог не видеть – причина этой задержки в его чрезмерной уверенности, что у него хватит сил чтобы пройти широкой «облавой» по всем восточным и северным урусутским землям, не оставляя в стороне даже маленьких городишек. Для похода на Новгород Джихангир решил свернуть «облаву» и собрать все силы в кулак. Не мог не понимать Джихангир и того, что с ним на Тверь и Торжок пошли далеко не лучшие его военачальники. Когда стало известно, что Бурундай относительно легко разбил войско самого коназа Гюрги, он пожалел, что добивать князя отправил именно его. Большой успех Бурундая на фоне не очень убедительных побед войск под предводительством самого Бату-хана неприятно задевало его самолюбие. Потому он с удовольствием воспринял известие о том, что и у непобедимого Бурундая не все в его походе было гладко. Один из его отрядов, посланный для взятия какого-то села фактически полностью уничтожили урусуты.