Рокосуев, да и другие, стали оглядываться по сторонам.
Тихо и пугливо заржали лошади.
– Вот же он, удавленный,– сказал с безразличием Оренский,– и его смерть нашла. Жестокие годы!
– Дела,– сказал Григорий со вздохом, а и печалью, присев на корточки перед покойником.– И кто же его так смог?..
– Отомщу!!! – заорал истошно Степан.– Чтоб я землёй подавился, отомщу!
Он выхватил из ножен кинжал и швырнул его в ствол ближайшей сосны. Клинок на одну четверть вошёл в тело молчащего дерева. Оно-то причём? Сосна – только свидетель происходящего, но не творец зла. Да и говорить она не может. Для этого есть автор. Да ведь авторов-то много… Вского и разного натворили.
Оренский снял петлю с шеи покойника.
– Странный узел, странная удавка, господа. Сразу с двумя петлями,– задумчиво сказал он.– Я такую уже видел. Был у нас в отряде негидалец. Как его… Сейчас вспомню. Кажется, Игнатка Ба…
– Барахчан! – крикнул Степан и схватил Оренского за грудки.– Скажи, белая сволочь, это Барахчан?!
– Да, получается, что это Барахчан, анархистская сволочь,– Оренский оттолкнул от себя Степана. – Он делал такие петли, когда мы вешали на соснах красных, зелёных и серо-буро-малиновых. Надо признаться, мы тоже не были святыми.
Поручик посмотрел, куда-то, вверх, как бы, что-то припоминая.
Степан, заливаясь слезами, колотил рукояткой револьвера по уплотнённой корнями, таёжной почве.
– Отомщу! – всхлипывая, кричал Степан,– отомщу!
Григорий прислонил покойника к стволу дерева, придав ему сидячее положение. Он внимательно посмотрел на мертвеца и сказал:
– Федя, посиди тут с нами. Федя, у тебя где-то есть выпить с собой. Самогон. Помнишь, ты ещё хвастался? Ты сейчас покойник, а мы за помин твоей души и выпьем. Это обязательно надо.
– И у меня,– сообщил Оренский,– есть. Имеется спиртное, господа, не только у вашего друга, покойника Феди, но и меня, тоже будущего мертвеца, вашего покорного слуги. Тоже самогон. Думаю, он не хуже вашего. Чёрт возьми, гитару свою на поляне забыл!
– Хрен с ней, – почти закричал Степан, роясь в мешках, – с твоей гитарой! Куда она тебе, в гроб? Мы ж тебя завтра расстреляем. Сегодня, уж, хрен с тобой, поживи. Да и Федю вместе помянем. Хороший был человек. Не то, что ты, белая контра и враг народный.
– Я готов хоть сейчас быть расстрелянным, – признался Оренский. – У меня нет никакого желания, извините, небо коптить
– Ты, ваше благородие, чокнулся совсем! – сказал Рокосуев, – забыл, что ли… Сплошной день покойников. У тебя, мать твою, полюбовница погибла. А ты что, не помнишь? Тебе гитару подавай! Гитарист, бляха-муха!