– О, не так много, всего лишь настроил против себя нескольких очень влиятельных патрициев и добрую половину Сената.
– Чем же он заслужил такую немилость?
– Он весьма легко добился этого всего лишь следуя зову чести.
– Неужели ваш Сенат настолько настроен против чести?
– Да, если это идет в разрез с интересами Республики… Или некоторых влиятельных в Республике лиц. К слову сказать, никакой пользы от его честности не было. Я слышал от верных людей, что теперь под Везувием уже не одна, а не то пять, не то шесть бетонных стен, и их продолжают укреплять.
– Не понимаю о чем ты. Но какой неосторожный юноша – саркастически заметил Натанэль – Подозреваю, что это сильно осложнило ему жизнь.
– И не только ему – проворчал старик, перейдя на латынь – Например, один не слишком разумный легат попытался помочь несчастному. Не знаю, удалось ли ему это, но себя он погубил. Тогда-то ему и пришлось сложить с себя легатские полномочия и направиться центурионом в Иберию. Между прочим, там он заступил на место некоего Гая Коминия Аврунка, недавно убитого иберами.
Натанэль взглянул Луцию Перперне прямо в глаза. Когда-то карие, а теперь выцветшие, глаза бывшего легата не были теперь ни мрачными, ни зловещими, как много лет назад, на галере. Они глядели устало, немного грустно, и, к удивлению Натанэля, спокойно. В них не было заметно никакой особой "искры", в этих глазах, но Натанэль давно уже научился смотреть вглубь. И, глядя в эти спокойные глаза, он тоже заговорил на латыни:
– Я вспомнил кое-что о том юноше, Публии. Судя по его судьбе, ему пригодились поучения, данные одним легатом в Кверкветулане.
– Что с ним теперь?
– Его больше нет.
– Зато есть иудей, Ясон бен Элеазар.
– Натанэль Аврунк – мягко поправил его Натанэль.
– Вот даже как? Ну и какие же поучения пригодились юному Публию?
– Помнишь ли ты, о легат, свои пламенные речи о величии Рима?
– Я уже давно не легат, но от своих слов не отрекаюсь.
– А помнишь ли ты, как говорил о силе нации? О том, что она не в оружии и не в богах, а в силе духа и более прочном образе жизни? Ты помнишь? Юный, наивный Публий еще тогда сказал, что ведь может прийти народ с еще более прочным образом жизни.
– Неужели…?
– Да, Перперна. Да!
– Я не верю тебе. Какие-то дикие иудеи с самарийских гор…
– И все же… Ведь мы несем с собой совершенно иной, новый образ жизни.
– Мы? Или они?
– Мы! Именно мы! И это мой ответ на твои сомнения. И все же, мой друг, хоть мы и воины, но несем свое слово в мир тоже словом, а не мечом. Поэтому, этот процесс может потребовать десятков, а может и сотен жизней. Не беспокойся: ни ты, ни я не увидим его результатов.