В тот день Любава сшила для сыновей два мешочка-оберега, расшила их пестрым узором, наполнила солью и сотворила над ними наговор. Только тогда, защитив сыновей от напастей, она стала брать их с собой в лес. А после и одних отпускать – за грибами и ягодами, за травами, за хворостом и водой. И, конечно, покупаться в теплых лесных озерах, полакомиться спелой черникой, покататься с горы на лыжах.
Мишата, всегда лучше чувствовавший себя в лесу, вовремя приводил брата домой. Так уж повелось у них, хоть Любава никогда не говорила, кто из них родился первым, Мишата, сколько себя помнил, защищал братишку. Сперва от грозного гусака во дворе – когда они едва научились ходить, и мать стала выпускать их во двор, это был грозный соперник. Потом от уличных мальчишек, задевавших их, дразнивших Любавичами. У всех остальных были отцы. Они, конечно, порой драли сыновей за уши и не отпускали гулять, пока не переделана вся работа по дому, но зато порой брали с собой на охоту или рыбалку, показывали, как смастерить лук, как оперить стрелу, рассказывали, как просмолить лодку или какой наговор надо сказать, чтобы нож не заступился. У Мишаты же с Вольгой была только матушка. Да какая! Сколько слухов – правдивых и не очень – ходило о ней, ведунье из Рябинового Лога. Каждый из обидчиков бегал к Любаве – кто животом маялся, кто зубами. А коли уж самого от хвори боги уберегли, так сестра или мать у Любавы мази брали – чтобы щеки зимой не морозило, да руки от каждодневной стирки не пухли.
Сначала Вольга прибегал к Любаве в слезах, уговаривал выйти, и объяснить обидчикам, где их отец. Но у матери – Мишата видел – делалось такое жалобно-растерянное лицо, что постепенно они сами научились отвечать на такие вопросы. Мишата кулаком, а Вольга метким словом. И вот что удивительно: если Мишата разбивал кому-нибудь нос, разумеется, за дело, тот возвращался со старшим братом. И доставалось уже самому Мишате. Но Вольга порой отвечал обидчикам так, что те сперва растерянно замолкали, потом заливались смехом, и на короткое время принимали братьев в свои игры. До тех пор, пока дома им снова не объяснили, что водиться с этими двумя не след.
Вольга, как подрос, не отходил от кузнеца Огнезара. А тот и рад. У самого Огнезара подрастала дочурка Забава, на год младше Любавиных мальчишек. Но одно дело девчонка – ей мастерство не передашь, ремеслу не научишь. Разве что подвесочки лить, когда подрастет.
Любава уж знала: не явился к обеду – будет к ужину. весь в саже, но довольный и с какой-нибудь диковинкой: бусиной ли из серебра, чеканным обручьем, или новым ножом. И Огнезар не мог нахвалиться на непрошеного подмастерья – мол, и ловок, и смекалист, и, самое дивное – ни разу не ожегся, даже когда несмышлёнышем в кузню в первый раз пришел. Любава не удивлялась. Вольга с детства был таков: на огонь в печи уставился, и улыбается чему-то, словно видит не рыжие языки пламени, а дальние дали.