— Ну, на вкус и цвет… Я предпочел бы местечко повеселей, — Агасфер держал себя свободно, почти вызывающе; видно здорово ему все приелось как в себе самом, так и во внешнем жизненном пространстве, — Я выявил мировоззренческие критерии многих фаэтов, восстановил историю взаимоотношений. Ввел все в личный компьютер, предварительно заложив в программу нравственные императивы. Сразу выявился «иудин кружок». Мал кружок, да крепок…
— Все-таки не один…
— Один бы не справился. А вокруг золотого кружочка, — ну очень большой круг землян. Не круг, а прямо гипербола!
— Тут было потрудней? Все-таки миллиарды, а не тысячи.
— Нисколько, — сделал попытку улыбнуться Агасфер, — Пирующих во время чумы издалека видать. Прислужники Зверя — среди процветающих, жирующих. Всегда так было. Я знал, где искать. Внедрение своих, перевербовка, допросы с пристрастием… Земляне не фаэты.
— А почему Аполлион? — задала вопрос Леда; похоже, она справилась с волной эмоционального неприятия, — Что за странное имя?
— Прекрасный вопрос для прекрасной дамы, — сделал комплимент Агасфер, — Он сам выбрал кличку, не понимая всей сути. Земное знание претит ему… Аполлион в переводе с греческого — Губитель, имя апокалиптического ангела бездны. Черного ангела, как показал анализ его внутренностей. Судить его я не имею права, но…
— Если кто не имеет и никогда не будет иметь такого права по отношению к кому бы то ни было, так это вы! — жестко прервала его Леда и, сжав пальцы в кулаки, виновато поглядела на Лерана.
Он погладил ее побелевшие руки, мысленно попросил не наносить гостю напрасных обид.
— Ничего, все правильно, — принял удар Агасфер, — Эти слова звучат во мне испокон века. Я живу не для осуждения людей, а для суда над собой. Поэтому — спасибо!
Он чуть повеселел. Леран понял: вечный странник опирается на догму, истекающую из церковных канонов: «чем суровее наказание на Земле, тем меньший счет по минусам предъявится на небе». Агасфер продолжил:
— Итак. Аполлон, аверс изнутри. Он убежден в неотвратимости поражения: Сириус поработит Солнце. Он считает: уничтожение землян, прочей живности на нашей планете и части фаэтов — неизбежно. Он наполовину бестфайр. Он уже не мыслит по-человечески, а варианты просчитывает. Как счетная машина, которую и отключить нельзя без риска нарушить стержень бытия.
— А ведь ты угадал, бестфайры соображают именно таким образом, — сказал Леран, — Но наш Аполлион, — он ведь чувствовать не разучился?
— Есть одна ведущая, все подавляющая эмоция — ненависть. В первую очередь к Эрлангу.
— К Эрлангу-то за что? — с оживлением поинтересовался Леран, улыбнувшись Леде, которая смотрела на Агасфера уже без прежнего отчуждения.