– Вы меня просто околдовали, прекрасная кузина: великодушие – теперь моя слабость… Я хочу доказать вам, что бы ни случилось, что во мне течет кровь, которая всегда будет достойна вас.
Орфиза наградила его за послушание и за мадригал такой улыбкой, какой он не видел со дня охоты на которой чуть не убилась Пенелопа.
Близкий отъезд привел Гуго в отчаяние: ему предстояло расстаться с этими местами, где он каждый день видел Орфизу, где их соединяли одни и те же удовольствия, где он дышал одним с нею воздухом, где он мог отгадывать всегда её мысли. Сколько условий будет разлучать их в Париже и как редко будет он с ней видеться!..
Накануне отъезда Орфизы в Блуа и оттуда в Париж, Гуго, проведя с ней последний вечер, грустно бродил под её окнами, надеясь увидеть еще хоть тень её на стекле. Его била лихорадка. Безумная мысль пришла ему в голову и овладела им с такой силой, что через минуту он уже мерял расстояние до балкона, на которым показывался изредка легкий силуэт Орфизы: он желал чего-нибудь от неё, какой-нибудь вещи, которой касалась рука её и которая могла бы напоминать ее повсюду.
Перенесенный на другое место огонь показывал, что герцогиня перешла во внутренние комнаты. Не прошло и пяти минут, как он уже был на балконе, не зная сам, каким путем он туда взобрался, но с твердой решимостью не сходить вниз, пока не найдет свое сокровище. Окно было полуотворено, он толкнул его рукой и вошел в маленькую комнату, которая отделялась одной только полуприподнятой портьерой от той, куда ушла Орфиза. Его мгновенно охватил тот самый запах, очарование которого он уже не раз испытывал: то было как бы её собственное дыхание.
Повсюду были разбросаны её вещи: бывшее на ней в этот день платье из блестящей материи, облекавшее её легкий стан; тонкое кружево, покрывавшее её плечи от вечерней сырости; венгерские перчатки, еще сохранявшие форму её милых ручек; маленькие атласные башмачки, обтягивавшие её детские ножки; веер, которым она играла так грациозно, как истинная кастильянка; все говорило ему об ней. Гуго стоял в восхищении, упиваясь ароматом всех этих вещей, но среди этого восторга начинало закрадываться в него беспокойство: что, если вдруг Орфиза выйдет в эту комнату, что подумает она, увидев его здесь, как и чем он объяснит ей свое присутствие? Можно ли надеяться, что ему удастся уйти так же неслышно, как он вошел? Он и не подозревал, что Орфиза уже следила за всеми его движеньями.
Как ни легко он взошел на балкон, но в ночной тишине все было так безмолвно, что как только Гуго ступил ногой на пол, она стала прислушиваться; скоро ей показалось, что окно открывается невидимой рукой; легкий треск паркета предупредил ее, что кто-то ходит до соседней комнате. Она была слишком храбра, чтоб звать кого-нибудь на помощь: дочь одной из героинь Фронды, она, как и мать, не знала вовсе страха. Она подумала, не Шиври ли это, известный своей наглой смелостью, и уже схватила кинжал, готовая твердой рукой поразить его за такую дерзость; молча, приподняв портьеру, она посмотрела.