– Не угодно ли взглянуть? – сказал он капитану, показывая на полный выбор разного оружия, наваленного на полу и развешанного по стенам. – Вот наши обноски. Вступая в залу Венчанного Быка, мы обыкновенно закладываем их хозяину, который поставляет нам вино и живность до тех пор, пока какой-нибудь господин не возьмет нас к себе на службу… Хозяин же – и полный наследник всех, кто погибает в стычках.
– Должно быть, честный человек, – проворчал Карпилло.
– И так, считая с этого вечера, вы принадлежите мне, а вот на что и покутить сегодня ночью, – сказал капитан, бросая на стол несколько монет. – Каждое утро собираться здесь и ждать моих приказаний… По первому сигналу – надевать казакины и цеплять шпаги.
– Ура, капитану! крикнула вся толпа, бросаясь в погреба и на кухню.
Капитан д'Арпальер поклонился величественно и вышел, провожаемый восторженными криками, от которых дрожали закоптелые стены Венчанного Быка.
– Ты видишь, – сказал он Карпилло, – эти волки – что твои ягнята!
И, вернувшись к графу Шиври, он доложил:
– Когда будет вам угодно, граф, я готов!
Мы расстались с маркизом де Сент-Эллис, когда он, в бешенстве посылая ко всем чертям Гуго де Монтестрюка, собирался обогнать его на зальцбургской дороге. От скорой езды он еще больше выходил из себя и от нечего делать рассыпался в ругательствах.
– Славного молодчика, нечего сказать, предпочла мне! – говорил он, стегая до крови бедную лошадь свою хлыстом. – Молод, говорят, и красавец… Велика важность!.. Что же я, стар и неуклюж, что ли?.. А откуда он явился, позвольте спросить? Что, у него хоть два или три предка сложили голову в Палестине от меча сарацин, или хоть один пал в битве при Бувине? Дворянство-то у него вчерашнее, а туда же гоняется за принцессами, дерзкий мальчишка!.. И что за предательство!.. Ведь я от него не прятался со своими мученьями! Еще дал лучшего жеребца с конюшни для дурачества! А как ловко напал я на мошенников, чтоб его выручить! И вот в благодарность он, с первого же разу, отнимает у меня инфанту!.. Ну, уже только бы догнать мне ее! Как она ни кричи там себе, а я уже её не выпущу и весь свет объеду с нею!
С криками, с бранью, с проклятиями он скакал себе да скакал, как вдруг, раз вечером, при заходе солнца и при выезде из бедной деревеньки, нагнал карету, лежащую на боку посреди дороги: одно колесо было на воздухе, а другое валялось на земле, разбитое на двое. Лошади бились в упряжи, а ямщики бегали от одной к другой, наделяя их кнутами и бранью. Из кареты слышались нежные и жалостные стоны.