– Что значит «как»? Что тебя конкретно интересует?
– Где работаешь?
Конечно же в первую очередь меня интересует, замужем ли Светка, но этот вопрос я пока не решаюсь задать.
– У меня своя юридическая контора.
– Вот это да! – Я качаю головой.
Могли ли мы все подумать тогда, что беспринципная атаманша, в будущем будет улаживать правовые вопросы.
Мы подплываем к белоснежному борту под ломающийся голосок вечно молодого Юры Шатунова:
«Пу-усть в твои окна смотрит беспечный розовый ве-ече-ер,
Пусть провожает ро-озовым взглядом смотрит ва-ам в сле-ед…»
Буратина первым запрыгивает по трапу, затем подаёт руку Светке.
– Ка-акие люди! – Поночка робко приветствует Светку, едва касаясь её предплечий.
– Света, ты что ли? – тянется обниматься Уксус, но Светка доли секунды стоит, не в силах признать в сухой, подёрнутой морщинами физиономии, розовое личико Игорька Белого, её бывшего одноклассника и по совместительству подельника.
Развеяв наконец-то сомнения, она радостно прижимает Уксуса к себе.
– И-игорь, рада видеть!
Геракл подходит последним. Он неизменно пошатывается и держит руки в карманах растянутых треников; прищуривается, вглядываясь в Светкино лицо, потом горделиво задирает голову, словно демонстрируя свою косматую бородёнку.
– Ка-аво я ви-жу! Во…
– Только назови меня Вороной! – перебивает его гостья – Получишь похлеще, чем тогда на уроке.
– Во-о-он ты какая стала! – Геракл видимо не захотел искушать судьбу. Конечно, на своём тернистом пути, он сумел отхватить много крепких лещей, но всё же детские впечатления, они самые сильные. – Пойдём намахнём за встречу, подруга!
Светка не против. Она даже очень за. Ей нужно телепортироваться на двадцать лет назад, а для этого необходимо принять на грудь ударную дозу жгучей субстанции, без которой полноценного перемещения в прошлое не получится. Эта волшебная жидкость выравнивает морщины и статусы, она снимает с тебя толстый слой ненужного лоска и делает чистым, лёгким и непосредственным, как в юности.
Час или два мы общаемся все впятером, как в старые добрые времена. На столе волшебным образом появляются суши и сыр, и это как нельзя кстати, так как я уже изрядно проголодался.
Выпиваем, орём, перекрикивая ДепешМод, Технологию, Ласковый Май и Вадима Казаченко;
снова выпиваем, танцуем на баке под Женю Белоусова, «Мираж и «Модерн Токинг»; опять выпиваем, снова оживлённо болтаем, причём говорим одновременно, словно боимся, что не успеем рассказать все истории, что копили все двадцать лет специально для этого вечера;
и пляшем, пляшем, пляшем…
Наши танцы становятся всё отвязней и раскрепощённей. Огромный Поночка трясёт своим пузом, словно холодцом попеременно приставляя одну ногу к другой; Уксус кривляется, подняв обе руки со сжатыми кулаками вверх, словно защищаясь от налетевшей гопоты; Буратина пляшет солидно, по-взрослому, с прямой (будто лом проглотил спиной), и согнутыми в локтях руками. Он чуть сгибает ноги в коленях, как ревматичный старикан, решивший сделать утреннюю гимнастику, и в этом малиновом пиджаке и белых брюках напоминает мне Льва Лещенко. Я тоже как-то там кривляюсь, но мои движения представляются мне идеально пластичными ритмичными и сексуальными (я ведь не вижу себя со стороны). Вместо зеркала я смотрюсь в Светку, которая изящно виляет бёдрами. Одни её руки чего стоят. Они танцуют отдельно, извиваются, переплетаются, словно лианы. Кисти с длинными наманикюренными пальцами танцуют уже отдельно от рук. Голова на длинной шее тоже движется, танцует, чёрные блестящие глаза излучают килоджоули энергии. Они смотрят только на меня (по крайней мере, сегодня мне так кажется). Не танцует только Геракл. Он угрюмо зыркает на нас из-за стола и время от времени заливает в себя порцию виски, надолго запрокидывая голову назад.