– Кроссы у тебя зачётные, а вот футболка женская, – выдал я Грише пожимая его вечно влажную ладонь.
– С чего ты взял, что женская? – Ухмыльнулся Гриша.
– А потому что на ней Рита написано!
Бомба взорвалась, разметав гогочущих парней по лавке и лужайке. Гриша ещё долго пытался втолковать недалёким остолопам, что на футболке написано «Пума», только английскими буквами, а они просто тупые неучи. Напрасно старался Гриша. Да и не Гриша это уже был, а Рита.
Кличка прилепилась к нему, как растаявшая жвачка к штанам на жопе. Во дворе и школе хорошая кличка больше, чем имя. Про своё настоящее имя Рите пришлось забыть надолго, вплоть до переезда в другой район. Да – в этой футболке его больше никто не видел.
– Расскажи про моцик, Светка же не знает! – заливается Буратина.
– Про моцик? – я широко улыбаюсь и начинаю вспоминать.
Моциками называли минимопеды Рижского производства, которые являлись писком роскоши среди дворовых пацанов. Как преуспевающий во всём человек, Рита просто был обязан иметь моцик и однажды он всё-таки выклянчил его у своих предков. Теперь он частенько проносился мимо нас, мечтающих неудачников, на рычащем коньке-горбунке, горделиво задрав голову. Просить прокатиться у Риты, было делом бесполезным. Каждый вечер он заводил свой моцик и наворачивал круги по двору. По окончанию променада, он запирал своего друга в импровизированном гараже, коим с некоторых пор стал подвал его подъезда. Лестница, ведущая в подвал, закрывалась железной решётчатой дверью, и лучшего места для хранения мопеда нельзя было придумать. Надёжности хранилищу придавали усиленные шарниры и накидные петли, сделанные отцом Риты. Двери запирали на два огромных замка, один из которых был с кодовым набором. Рита спускал моцик с лестничного пролёта и оставлял его напротив двери, чтобы каждый раз выходя из подъезда видеть, что его сокровище находится на месте. Затем он накидывал петли, клацал душками замков, предусмотрительно меняя код.
Эх, если бы не эти замки, может и не польстились бы мы на моцик Риты. Сами по себе эти петли и замки действовали на нас, как красная тряпка на быка. Так уж были устроены наши с Буратиной мозги, что вид какого либо препятствия, заставлял их напрягаться, вычисляя, как эти препятствия можно преодолеть. Нет, мы не сидели часами в мучительных размышлениях, как бы нам проникнуть за заветную дверь. Решение пришло в одну секунду, было спонтанным и сейчас сложно даже вспомнить, от кого оно исходило.
Мы нашли способ, чтобы временами без спроса одалживать Моцик у Риты. Почти каждый вечер, после того, как Рита ставил Моцик в свой гараж, и уходил домой, уже через пятнадцать минут, тот, яростно рыча, нёсся по просторам соседнего двора, оседланный другим седоком. Рите оставалось только недоумевать, почему его железный лошарик в последнее время стал жрать так много горючки. С вечера он заливал бак бензина, а уже на следующий вечер, того оставалось буквально на дне. Рита мог думать на что угодно: на естественное испарение, на утечку в топливной системе, может быть даже на то, что Моцик по ночам оживает и ходит за угол подвала, чтобы помочиться бензином. Рита мог предполагать всё, но только не то, что Моциком кто-то пользуется. В его голове даже близко не было такого варианта, его успокаивал один вид массивных замков и решётки, за которой скучал, дожидаясь своего хозяина, бедный Моцик. Рита не мог и подумать, что Моцику живётся не скучно, что как только хозяин запирает его и скрывается по ту сторону решётки, по эту сторону появляются его новые, ночные хозяева. Они берут Моцика под узцы и тащат через подвал к лестнице ведущей в соседний подъезд. Эта лестница не загорожена решёткой, на ней вообще ничего нет, полная свобода. Моцик выкатывался из соседнего подъезда и перемещался в соседний двор, где до утра возил по очереди то одного то другого седока, а то и двоих разом. Только под утро, изнурённый двойной жизнью, Моцик, вставал на прикол в подвале, и уже через несколько часов сквозь решётку видел довольное лицо своего хозяина, спустившегося вниз, чтобы пожелать ему доброго утра.