Трактирщица, полная женщина в чистейшем фартуке и рогатом чепце, подошла и спросила о чем-то. Ее голос звучал непривычно звонко, но мелодично. Цири указала пальцем на раскрытый рот, пошлепала себя по животу, затем срезала с курточки одну из серебряных пуговиц и положила на стол. Видя удивленный взгляд, она взялась было за вторую пуговицу, но женщина удержала ее движением руки и слегка шипящими, но приятно звучащими словами.
Эквивалентом пуговицы оказалась миска густой овсяной похлебки, глиняный горшочек фасоли с копченой грудинкой, хлеб и кувшин разбавленного вина. Проглотив первую ложку, Цири подумала, что, пожалуй, расплачется. Но сдержалась. Ела медленно. Наслаждаясь едой.
Трактирщица подошла, вопросительно зазвенела, приложив щеку к сложенным ладоням. Останется ли гостья на ночь?
– Не знаю, – сказала Цири. – Возможно. Во всяком случае, благодарю за предложение.
Женщина улыбнулась и ушла на кухню.
Цири расстегнула пояс, откинулась спиной к стене. Задумалась, что делать дальше. Место – особенно по сравнению с несколькими предыдущими – было приятным, вызывало желание остаться подольше. Однако она знала, что излишняя доверчивость может оказаться опасной, а неосторожность – губительной.
Черная кошка, точно такая, как на вывеске трактира, явилась неведомо откуда, потерлась о ее щиколотку, выгибая спинку. Цири погладила ее, кошка слегка ткнулась головкой в ее руку, села и принялась вылизывать шкурку на груди. Цири глядела.
Она видела Ярре, сидевшего у костра в кругу каких-то неприятных на вид оборванцев. Все грызли что-то, что напоминало куски древесного угля.
– Ярре?
– Так надо, – сказал юноша, глядя в пламя костра. – Я читал об этом в "Истории войн", произведении маршала Пеллигрима. Так надо, когда родина в опасности.
– Что надо? Уголь грызть?
– Да. Именно так. Родина-Мать зовет. А частично из личных побуждений.
– Цири, не спи в седле, – говорит Йеннифэр. – Мы подъезжаем.
На домах города, к которому они подъезжают, на всех дверях и воротах видны большие кресты, нарисованные мелом или белой краской. Клубится плотный и вонючий дым, дым от костров, на которых жгут трупы. Йеннифэр, кажется, этого не замечает.
– Мне надо сделать себя красивее.
Перед ее лицом, над ушами лошади, висит зеркальце. Гребень танцует в воздухе, расчесывает черные локоны. Йеннифер действует только чарами, совсем не пользуясь руками, потому что...
Потому что ее руки – месиво застывшей крови.
– Мамочка! Что они с тобой сделали?
– Поднимись, девочка, – говорит Койон. – Пересиль боль и поднимись на гребень! Иначе ты станешь трусить. Ты хочешь до конца жизни умирать от страха?