Людовик объявился в моем доме в районе семи часов вечера. Он спокойно позвонил в домофон моей квартиры и попросил решения войти. Я впустила своего напарника. В этот вечер он отказался от предлагаемого мною алкоголя. Напарник сел на диван и положил распечатанные листы на кофейный столик.
– Ей недавно исполнилось шестнадцать лет.
– Ей?
– Убитой школьнице.
Я опустилась на диван и ,взяв листы, кивнула Людовику.
– Гислен Ранкур. Родилась и выросла на побережье острова и практически никогда не покидала его пределы. – Без труда продолжил информировать меня Людовик. – В период с десяти до двенадцати лет упорно изучала русский язык, а в четырнадцать лет уговорила своих родителей отправиться на учебу в Москву.
Я сглотнула.
– Она вернулась сама?
Людовик кивнул.
– Незадолго до своей гибели позвонила родителям и попросила их забрать ее домой.
– Кем являются ее родители?
– Отца зовут Бернар Ранкур, мать – немка, приехавшая во Францию двадцать лет назад, Рут Кениг. Рут встретила Бернара, когда…
– Мне нет до этого дела. – Перебила я Людовика, перебирая листы и читая на них интересную мне информацию. – Сколько времени она пробыла в Москве?
– Два года.
– Где жила?
– Девушка ездила в Москву через организацию EF и жила в доме принимающей семьи.
– Отсутствовала ли она во время проживания в принимающей семье?
– Мне это не известно.
Людовик замолчал. Я старалась подготовить в голове интересующие меня вопросы, стараясь никак не задействовать подозреваемого мною надзирателя. После пятого убийства, я не сомневалась в его причастности к хотя бы одной школьнице. Он просчитался. Наконец – то, надзиратель решил выбрать жертву своего излюбленного типажа. Жаль, что он сделал это убийство без указывающих на него прямых улик. Даже если он и был организатором убийства, то ,наверняка, сам не убивал выбранную жертву. Убийца мог оказаться киллером, причем состоять в довольно доверительном кругу у надзирателя. Насколько мне известно, надзиратель никогда не давал людям с улицы масштабные задания. Для того, чтобы стать доверительным лицом, мужчина, готовый убивать и получать заказы от надзирателя, проходил не один ряд испытаний. Какие именно испытания, я не знала.
Я прикусила язык, понимая всю абсурдность сложившейся ситуации. Фактически, я выкладывала в своей голове шаги захвата надзирателя, по глупости шла прямиком ему в руки. Но у меня не было никаких прямых улик, кроме своих воспоминаний, чтобы засадить этого человека за решетку. Что мне дал надзиратель за три года пребывания под его контролем? Выносливость, способность к обращению с холодным оружием, способность к хакерству. Чего я лишилась за эти три года? Свободы. Я потеряла свободу по вине своего отца. Он променял мою свободу на возможность отыграться своему другу. Так почему же я пытаюсь отомстить надзирателю? Почему я не собираюсь отомстить своему отцу? Ответ на вопросы возникает сам собой: у меня нет веских доказательств и никто моим откровенным признаниям не поверит.