– Так вам и надо, уродам!
– А еще мне снится черная ночь на минусинском кладбище, я сижу на могиле ангела и пью водку из горла…
– При чем тут Минусинск? Какой к черту ангел?!
– Да обыкновенный ангел, Мотькой звали, маленькое солнышко, восемь лет от роду, которое убили злые люди…
– Ну и кто же убил этого твоего ангела?
– Да твой Виссарион, учитель твой, Настя, и убил.
И тут я начал ей рассказывать. Все, что помнил, все, что знал, все, что узнал позднее о секте и о славном парне Виссарионе, убивающем ангелов. Я рассказывал ей всю ночь, рассказал эту страшную и леденящую историю про маленькую девочку Матрену, которая умерла в муках только потому, что Виссарион запретил в своей секте медикаменты. Пока я рассказывал, Настя не шелохнулась, просто сильно побледнела, закусила губу, сцепила руки и слушала. Я не стал ее жалеть, и вовсе не из-за обиды на ее слова про кровавых мальчиков. Я эти обвинения миллионы раз слышал, мне плевать было на эти обвинения, родину не выбирают и время, в котором живут, не выбирают, я сам себя тысячу раз казнил за то, что было, что мне эти слова – тьфу.
У меня была другая задача, одна-единственная: рассказать ей всю правду о Виссарионе и секте. Разрушить в ее мозгу ту мерзость, которой ее напичкал Виссарион. Я не знаю, кому было тяжелей: ей слушать правду о том, во что она так свято верила, и видеть, как эта вера рушится, не оставляя камня на камне от ее души, или мне, видя, как с каждым моим словом я убиваю свою любовь, убиваю наше счастье и лишаю нас с ней дальнейшего будущего. Когда под утро я закончил рассказ, на Насте лица не было. Она сидела и бормотала:
–Ну почему так, Миш? Ну почему это именно нам?! Господи! За что меня он так наказывает? Мы ведь любили друг друга, что нам делать? Как нам теперь с тобой жить? У меня внутри не осталось ничего… Зачем, Господи…
– Настя, любимая, потерпи, котенок, ты сильная, ты справишься, вот увидишь, справишься.
– С чем я должна справиться, Мишка? С чем? Ты все разрушил, все, во что я верила! Чтобы справиться с чем-то, надо верить во что-то, а мне не во что больше верить.
– В мою любовь, Настя…
– Знаешь, Миш, если любовь – это такая боль, я не хочу такой любви, ничьей, ни своей, ни твоей. Я домой, Миш, хочу, отпусти меня, потому что, если ты не отпустишь, я не смогу уехать, отпусти меня… Я боюсь, что возненавижу тебя. Себя я уже ненавижу. Отпусти…
– Хорошо, Настя, давай спать, не волнуйся, пока ты ездила на встречу, я купил тебе билет на завтра. В пять вечера твой поезд, поспи немного, любимая…
Утром мы встали, и Настя начала собирать вещи. Мы оба делали вид, что она опять поедет ненадолго к Родителям, а через пару дней вернется. Уже упаковав чемодан, она вдруг что-то вспомнила, достала тоненький кожаный поясок. Спросила: