– Но я – царь!
– Ты, как и все живые существа – просто лист на ветру, просто гусеница, которую рано или поздно сожрут. А пока – мы живы и можем сами наслаждаться и жизнью и пищей. Но это не на долго. У каждой гусеницы есть своя птица, которая её склюёт. И у тебя есть, только твоя птица очень-очень большая, под стать тебе. Глупый, глупый царь!
«Глупый царь!» – эти слова эхом отозвались в его голове. Глупый царь, возомнивший, что царство его кому-то нужно!
Глупый царь! Вот, твои подданные служат теперь другому царю, они предали тебя!
Глупый царь! Вот, твои жены делят теперь ложе с новым господином, сильным мира сего.
Глупый царь! Вот, дворцы твои приютили врагов твоих!
Глупый, глупый царь!
Бедный, бедный царь! Ему вдруг невыносимо стало жаль себя. Он хотел найти сочувствие, всего лишь капельку сочувствия, хоть у кого, хотя бы вот у этой гусеницы! А вместо сочувствия встретил лишь жестокую больную насмешливую правду.
Он поискал глазами зелёную спинку насекомого. Но гусенице надоело висеть на нитке, и она куда-то поднялась, снова вверх, на высокое дерево, туда, откуда и пришла. И он остался один рядом со своей клеткой. Со своей золочёной царской колесницей-клеткой. Разум вернулся к нему. И жалость отступила. Накатил зябкий утренний холод.
В который раз разбитый персидский царь задумался о том, что пора это прекратить. Он устал от бегства, от унижений, устал просить помощи и войска от своих бывших сатрапов. Лучше бы он погиб в бою. Лучше бы так…
Но судьба спасла его, не дав погибнуть с честью. Он спасся вместе с горсткой телохранителей, он бежал с поля боя, бросил разбитое и тоже бегущее войско, и вот теперь он здесь. Волею случая он не был ни убит, ни отравлен, не задушен. А лучше бы был…
Но безжалостная судьба приготовила ему худшее испытание. Она сделала так, что он, творец своего творения, своего царства, теперь был вынужден созерцать его крах и конец. Крах и конец!!!
Но самое страшное, ему выпало не просто увидеть, но оставаться в живых гораздо дольше, чем следовало бы, и пережить этот крах на себе, на своей шкуре, своим нутром, всем естеством и душой измерить глубину своего падения и ничтожества.
Первые несколько дней после битвы при Гавгамелах Дарий не мог ни есть, ни пить, а всё только гнал и гнал лошадей, стремясь как можно скорее добраться до Экбатаны и там, за стенами крепости начать собирать новое войско. А когда вместо приюта и войск, он получил лишь свежих лошадей, провизию и отказ служить царю-неудачнику, Дарий, наконец, понял, что проиграна не просто битва, проиграно царство. Удар был настолько силён, что сломил его личность. Вместе с телохранителями они бежали дальше, в Иран, всё ещё утешая себя надеждой найти помощь. Дарий молчал и отказывался есть. Через три дня телохранители чуть было не силой влили в него вино, запихали хлеб, заставляя есть, давиться и проглатывать. На пятый день он смирился и стал есть сам.