– Имеются, – слегка горделиво улыбнулась Кларисса. – Я люблю и ценю свое одиночество, но в нем есть большой минус – скука. Ради развлечения я пробовала рисовать – не писать, а именно рисовать картины, – она рассмеялась, – но у меня, разумеется, ничего не вышло. Краски были куплены год назад и практически не были в использовании. С холстами уж точно ничего не произошло.
– Я сделаю все возможное, чтобы успеть, – согласился Генри.
– Тетушка, – недовольно сказала Оливия, – по-твоему я забрала его от работы для того, чтобы он снова работал?
– Оливия, ты же знаешь, – вступился за Клариссу Генри, – что для меня картины – это отдых, это удовольствие для меня.
– Я думала, я – твое удовольствие, – она шутливо скривила лицо, изображая, якобы, обиду.
– Оливия, я не украду у него много времени, – улыбнулась Кларисса. – Так, набросок. Исключительно в период вдохновения, не так ли, Генри? Ведь нельзя создавать свои шедевры по принуждению, этот момент человек должен прочувствовать всем своим нутром. Желание творить – с ним сложно совладать, вдохновение нельзя заставить прийти или уйти, им нельзя управлять. Совсем наоборот – оно управляет тобой.
– Ого, – улыбнулась Оливия.
– Я для вас, моя дорогая, уже слишком старая и занудная, правда? – мило улыбнулась Кларисса.
– Вы что, – ответил за возлюбленную Генри, – я восхищен вашими словами!
– Спасибо, – ответила хозяйка, допивая чай. – Хочу заранее извиниться. Я не привыкла ужинать. Мне вполне хватает вечернего чаепития наедине с книжкой, потому Виктория ужин не готовит. Мужчин в этом доме не было очень давно, но я еще помню, что такое аппетит у мужчины. Поэтому, если вы проголодаетесь, можете перекусить всем, что найдете на кухне.
– Мы довольно поздно и достаточно плотно пообедали, – ответил Генри, – поэтому, я думаю, сегодня мы тоже обойдемся чаем.
– Виктория уберет со стола, не волнуйтесь. Комната наверху готова. Располагайтесь, отдыхайте. Я привыкла рано ложиться спать и рано просыпаться. Мешать вам не буду. Отдыхайте от городской суеты, дышите свежим воздухом. Здесь ваш организм непременно оздоровится.
– Спасибо за все, тетя Кларисса, – сказала Оливия. Она встала из-за стола, подошла к ней, обняла за шею и поцеловала в щеку.
– Не за что, дорогая, – ответила та. – Это и твой дом тоже.
В стороне, в которой находилась галерея, что-то, казалось, упало: короткий, глухой, но громкий звук. Генри тут же вспомнился директор рекламного агентства, еще вчера (но уже казалось, что целую вечность назад) приземлившийся у его ног. Глаза невольно посмотрели вниз, чтобы удостовериться, что обувь не забрызгана чужими мозгами.