Максим вздохнул с облегчением и повернулся в сторону кухни. Но там, в темном проеме, кто-то стоял. Он замер на месте, даже сердце на мгновение остановилось, чтобы в следующий миг застучать быстро и громко.
– Т-ты… – едва слышно пробормотал Максим. – Как… дверь закрыта…
Фигура была не слишком высокой. Она была одета в длинный бежевый плащ с капюшоном. Она шагнула из темноты.
Его сердце забилось пойманной птицей. Он прохрипел:
– Т-ты… это ты…
– Это я, – согласилась фигура. Голос у нее был совсем не такой, как он привык слышать, как будто записанный на диктофон, запись на котором потом испортилась.
Она сделала еще один шаг, и Максим увидел, что не ошибся. Спутанные темные волосы, холодные глаза. Это была она. Это была Алина Светлова. В руке она сжимала кухонный нож.
Что? Он только что сказал, что я убила человека? Причем «опять»?
– Что это значит? – спросила я, хотя итак знала, что это значит. Снова кто-то убит. И снова виновата я.
– Ты должна прекратить это, Алина, – серьезно сказал Миша и взглянул на свои пластмассовые, детские часы.
– Подожди! – закричала я. – Ты говорил, я не виновна! Ты поэтому потащил меня с собой! А теперь говоришь, что я опять убила кого-то?!
Миша опустил взгляд, вздохнул:
– Прости. Иначе бы ты не пошла со мной.
– Ты не псих и тебя никогда не обвиняли, – отчеканила я. – Так какого черта ты все испортил?!
– Я ничего не портил, Алина, – отозвался Миша. – Даже если суд отправил тебя в психбольницу, это не значит, что это правильное решение. С точки зрения…
– С точки зрения закона я нарушила правила! – взорвалась я. – Теперь никто не сомневается, что я преступница!
– Ты и есть преступница.
Я сжала кулаки. Миша смотрел на меня своими добрыми глазами, и на его лице читалось сочувствие. Он походил на какого-нибудь монаха, который сидит в горах и всех любит, только вместо поношенной рясы – серая куртка с капюшоном.
Я почувствовала, как по щекам потекли слезы. Родители. Как они там? Как мама? Наверняка, плачет, не спит, не знает, куда себя деть, переживая за меня… А я убийца. Как легко поверить в обратное – как тяжело услышать это, сказанное таким уверенным тоном.
– Похоже, ты уверен в этом, – ответила я, не пытаясь вытереть лицо. Плевать. Пусть текут.
– А ты разве нет? – спросил Миша. – Что ты думала о себе, когда тебя везли в психбольницу?
Что я думала? Думала ли я тогда, что убийца? Нет, скорее сомневалась… Да черт, что за странные вопросы он задает?!
– Это неважно, – процедила я. – Лучше объясни мне, как я это делаю?
Миша взглянул на часы и уточнил: